— Подняли в шесть. Можно считать, занимаюсь, — сказал Апай-Саар.

— Пострадавший — москвич?

— Голей? Иногородний. Прописанным в Москве не значится.

— По Кировограду?

— Тоже нет.

— Гостиницы проверяли?

— Все делается.

— Осмотр перегона дал результаты?

— Пока нет. Что у вас?

— Пассажир пропал ночью… Из тринадцатого вагона. Я послал сообщение, приметы.

— Вот это новость!

— Ш-шештого пути… — донеслось с перрона. — Отправляется…

Денисов заторопился.

— Кроме того, потерпевший прямо-таки настойчиво искал пассажира с собакой… Надо проверить! На багажном дворе около часа ночи произошел инцидент: кто-то ударил собаку. Вызвали постового… Кому что известно?

Было слышно, как там, в Москве, кто-то щелкнул зажигалкой.

— Вы же сами были на посадке!

— В качестве пассажира… Что я видел! Обязательно проверь…

Дежурный с выгоревшими ресницами тревожно встал у окна. Перронное радио молчало. Сколько прошло после объявления дикторши: минута? три?

— Теперь главное: ты кого-то записал на платформе… — Закончить он не успел.

— Отправился! — тонко, почти фальцетом крикнул дежурный. — Пошел! Быстрее!

— Телеграфируй по ходу астраханского. Сейчас каждая мелочь…

Девушка-сержант, которую Денисов сразу не заметил, настежь открыла дверь — волна приторного запаха ворвалась в помещение. Дежурный почти силой выхватил у Денисова трубку.

Рослая, в кожаной юбке проводница тринадцатого, Галя Пятых, встретила Денисова и Антона как давних знакомых…

— Чайку? Кофе? Хотите в ресторан за лимоном сбегаю?

В ней все было чрезмерно — голос, доброжелательство.

— Не стоит, пожалуй. Пришел пассажир? — спросил Антон.

Пятых покачала головой:

— По всем вагонам прошла. И по радио объявили. Пропал.

— Покажите его купе.

Она пошла впереди, занимая почти весь просвет узкого коридора. Остальное закрыл собою Антон. Купе было последним в ряду.

— Открывать?

— Пригласите двух пассажиров, — Антон поправил форменный галстук-регату, который надел, несмотря на жару. — Можно из соседнего.

В присутствии понятых Денисов «тройником» открыл дверь.

Вагон был поставки до шестьдесят третьего года — с шестью пепельницами в купе — четырьмя внизу и двумя над верхними полками. Вместо пластика для внутренней облицовки был использован линкруст с унылым рисунком цвета старости.

— Тишина и покой, — сказала Пятых.

Следов ехавшего в купе пассажира не чувствовалось. Три полки были застелены, к ним никто не прикасался, на четвертой — постель была смята в середине. Денисов осмотрел пикейное покрывало — его не поднимали, подушка выглядела только что взбитой.

Было трудно представить человека, просидевшего ночь, не сдвинувшись с места.

— Чудно, — заметил один из понятых — моторный, с колючими глазами. Купе заперто, никого нет. Что же он, в окно вылетел?

Второй пожал плечами:

— Может, у него ключ был?

— Мне, например, ключ не вручили!

— Милые! — Пятых словно осенило. — Вот ведь это кто! Который того человека в одиннадцатом!.. Понимаете?! Суркова говорила: «Дверь в тамбуре открыл ключом, выскочил!» Поручень в крови!

Денисов осмотрел коврик, все шесть пепельниц. В одной, над верхней полкой, оказался пепел сигареты. Пассажир внизу не курил, не отодвигал занавески, не опускал штору. Между подушкой и стенкой купе остался его портфель — потерявший форму, похожий на спущенный футбольный мяч.

— Интересно, что там? — Пятых увидела, как Денисов осторожно, чтобы не оставить следов, переносит портфель на стол.

Латунный замочек оказался незаперт. Денисов извлек завернутый в газеты пакет: пуловер, несколько рубашек. Особняком лежали фирменная коробочка Ювелирторга, электробритва, брошюра о героях Аджимушкая. В соседнем отделении Денисов нашел обернутые бумажной салфеткой бутерброды, бутылку чешского пива.

Денисов сложил обнаруженное на столике, расстелил газету, вытряхнул из портфеля мелочь: шариковые стержни, запонки. Газета была июньская, старая, во весь разворот выведено крупно: «Клубной самодеятельности пристальное внимание».