На его глазах выступили слезы, проделав мокрые дорожки на лице. Чи не глядел ни на кого из них. На лице не дрожал ни один мускул, все застыло. Только слезы текли.

— Значит, — сказала Моргейн спустя какое-то время, — ты хочешь поклясться?

— Я клянусь вам…, — глаза Чи глядели куда-то за нее, — что каждое мое слово — правда. Я поведу вас. Я уведу вас от всех опасностей. Клянусь моей душой, что не солгу вам, леди. Чего бы вы не потребовали от меня.

Вейни задохнулся от удивления и покрепче обхватил себя руками, во все глаза глядя на человека. Он сам клялся почти такими же словами, когда приносил клятву илина— с раной на ладони и белым шарфом на шлеме — воин-изгнанник, подобранный лордом, он дал клятву на крови, страшную клятву. И сейчас, слыша ее от другого, Вейни почувствовал, как что-то набухло в горле — память о том отчаянии, а в душе шевельнулось чувство, похожее на ревность, ведь этот человек заговорил с Моргейн как вассал с госпожой, ничего не зная о ней и о том, во что ввязывался.

О Бог в Небесах, лио, неужели ты доверяешь этому мужчине и берешь его на тех же условиях, что и меня — меня, который прошел с тобой так далеко, который так близок к тебе? Неужели ты берешь себе другого сбившегося с пути пса?

— Я принимаю твою клятву, — сказала Моргейн. — И отдаю тебя в распоряжение Вейни.

— Ты веришь ему? — спросила его Моргейн позже на языке Эндар-Карша, когда Чи, голый, лежал на одеялах на травянистом береговом откосе, впитывая в себя лучи солнца и, возможно, спал — хотя и видимый из лагеря, но достаточно далеко, чтобы соблюсти приличия. Солнце лучшее лекарство для таких ран, сказала Моргейн. Солнце и свежий ветер.

А еще бальзам и масло. И рядом с ним лежит омерзительно-грязная броня, которой тоже требовались масло и починка.

— Человек поклялся, — сказал Вейни. — Такой клятвой, какой и подобает клясться мужчине. Но, — сказал он через мгновение, вставая на колени рядом с умирающим костром, — человек может продать свою душу за что-нибудь, что он ценит. Например за свою жизнь.

Она долго глядела на него. — Тогда нам нужен крючок, с которого бы он не сорвался.

— Он верит, — сказал Вейни, — в колдовство и в ведьм.

— А ты нет?

Вейни поднял плечи, слабое неловкое движение, его глаза мгновенно метнулись к драконьему мечу, который висел у нее на боку всегда, и весь этот тяжелый день тоже. Рубиновые глаза зло сверкнули с золотой рукоятки; они напомнили ему камень, который он носил около сердца, чужая, опасная вещь. — Я никогда не видел работу ведьм. Только вещи, которые делали кел, и с большинством из них я могу справиться. — Внезапно его охватила растерянность, быстро сменившаяся паникой и страхом, страхом перед тем, кем он стал, сожаление о том, что потерял. — Быть может я сам стал колдуном, — прошептал он. — Возможно именно так работает колдовство. Чи ап Кантори так и думает.

По лицу Моргейн была ясно, что она тоже много чем думает. Но на какое-то мгновение ему стало не до нее, и она поглядела на него в упор, что обычно смущало и тревожило его. Серые глаза стали ясными, в их серой глубине как будто бушевало все пожирающее море; на веках ресницы, такие, которые он никогда не видел ни у людей и ни у кел, темно-серые, бледневшие к кончикам; такими же бледными были и ее брови, но только не волосы, блестящие серебром. Халфлинг, сказала она. Иногда он думал, что это правда. Иногда не знал ничего.

— Ты сожалеешь?

В конце концов он потряс головой. Других слов не было. Вейни глубоко вздохнул. — Я выучил твой урок, лио. Я гляжу только вперед и по сторонам. Никогда назад.

Моргейн прошипела что-то сквозь зубы и отшвырнула полусгоревшую палочку, которой Чи рисовал карту. Непохоже на ее обычное спокойствие. Она оперлась локтями о колени, сгорбилась, прижала ладони к груди и уставилась в никуда.

Вейни молчал. Самое лучшее, что он мог сделать.

Она думала об их, об их жизнях, он был уверен. Она умнее и мудрее его — во всяком случае он привык так думать. Он многого не замечал, не умел правильно оценивать события — Моргейн не пропускала ничего. Она научила его искусствам, которые ужасают их пленника: он умеет работать с воротами, читает надписи кел и знает идеи, которые кел считают правдой — они не верят в богов и стремятся (некоторые из них) обратно в то время, когда они властвовали мирами, и (некоторые из них) вперед в то время, когда они должны восстановить свою власть, чего бы это не стоило их бессмертным душам, от которых они отреклись.