— Значит, Кузнецов к Клятову обращался на «вы», а Клятов к Кузнецову на «ты»?… Свидетель Кузнецов,— спрашивает Панкратов,— вы подтверждаете показания Рукавишниковой?

— Нет, гражданин судья, не подтверждаю.

— Вы по-прежнему утверждаете, что Клятова увидели здесь, на суде, в первый раз?

— Да, Клятова я увидел здесь, на суде, в первый раз. У Вали ум заходит за разум. Она ничего не понимает.

Представить себе, что Марья Никифоровна врет, невозможно. Зачем ей врать? Она женщина добродушная и к Пете относится хорошо. Не могло же ей присниться. Представить себе, что Петя врет, тоже немыслимо. Зачем ему врать? Да и откуда он может быть знаком с Клятовым? Вале становится спокойнее. Конечно, это недоразумение. Привиделось что-то старухе. Нехорошо получается. Рукавишникова обозналась, а Петю из-за этого станут подозревать. В конце-то концов он свою непричастность докажет. Но все-таки неприятно.

Потом задает вопросы Грозубинский. Он дотошно выпытывает у Рукавишниковой, как был одет Клятов вечером 7 сентября. Не могла ли она обознаться? Что ей запомнилось во внешнем облике Клятова такого, что полгода спустя она его сразу опознала.

Рукавишникова начинает сердиться, но все-таки, когда Грозубинский допекает ее вопросами, оказывается, что точно она ничего не помнит. Помнит, что Клятов, а как он был одет, не может вспомнить.

Потом начинает противоречить себе: сперва говорит, что он был в сером костюме, потом — что в голубом. Сперва говорит, что он был с непокрытой головой, потом — что на нем была серая кепка.

Когда Грозубинский кончает задавать вопросы, зал остается совсем неуверенным, действительно ли Клятов и Кузнецов старые знакомые и встречались 7 сентября в кинотеатре, или просто свидетельнице померещилось.

Последним Грозубинский задает такой вопрос:

— Скажите, Рукавишникова, вы проверяете билеты в очках или без очков?

— В очках,— растерянно говорит Рукавишникова.

— А почему вы сейчас без очков?

— На билете же надо и дату проверить, и какой сеанс, а я дальнозоркая.

— А Клятова вы видели в очках или без очков? Рукавишникова долго вспоминает, потом говорит, что

как будто была еще в очках, потому что просматривала газету.

— В тех очках, в которых вы проверяете билеты? — спрашивает Грозубинский.

— В тех самых,— подтверждает Рукавишникова.

— А в этих очках вы вдаль хорошо видите?

— Не то чтобы хорошо, но все-таки вижу.

— Когда вы на людей смотрите, черты лица немного, наверное, расплываются?

— Ну, без очков я вдаль, конечно, четче вижу.

— Благодарю вас.

Грозубинский подчеркнуто вежлив, даже, кажется, уважителен. И все-таки впечатление не в пользу показаний Рукавишниковой. Все понимают, что она могла напутать. Всем жалко Кузнецова, человека, который чуть-чуть не стал жертвой бессмысленного оговора.

— Есть ли у Гаврилова вопросы? Да, у Гаврилова есть вопросы.

— Скажите, Кузнецов,— спрашивает Гаврилов,— у вас есть светло-серый летний костюм?

— Да, есть. То есть был.

— А где он сейчас?

— Я его продал.

— Когда?

— Точно не помню, в конце сентября или начале октября.

— Кому вы его продали?

— Я его сдал в комиссионный магазин.

— В какой комиссионный магазин?

— В большой, на улице Ленина.

— За сколько вы его продали?

— Рублей за сто, по-моему, или сто десять.

— Почему вы его продали?

— Надоел. И деньги были нужны.

— Долго вы его носили?

— Месяца четыре. В июле купил по случаю. У отца на работе продавал один инженер, он его, кажется, из Болгарии привез или из Румынии.

Всем ясно, что вопрос о костюме Гаврилов задал не с какой-нибудь определенной целью, не с тем, чтобы что-то выяснить, а для того только, чтобы показать: адвокат бодрствует, адвокат на страже интересов своего подзащитного.

С безразличным интересом смотрит на Гаврилова Грозубинский. Он хорошо относится к Гаврилову. Он понимает его волнение, его горячее желание повернуть факты так, чтобы обелить своего подзащитного. Он не только понимает, он одобряет это желание. Настоящий адвокат не имеет права, не смеет быть равнодушным.

Да, равнодушным не смеет быть, но и с ветряными мельницами сражаться не стоит. Грозубинский тоже умеет быть упорным, темпераментным, умеет использовать каждый довод в пользу своего подзащитного, подчеркнуть каждый сомнительный пункт в обвинительном заключении, обратить внимание суда на каждую неясность. Но тогда, когда это может помочь подзащитному. Ему кажется, что в этом деле все до такой степени ясно, что спорить с обвинением бессмысленно. Конечно, ограбление задумал и совершил Клятов. И конечно, убийство Никитушкиной произошло вопреки его воле. Не станет опытный рецидивист совершать бессмысленное, ненужное убийство. Конечно, убийца Груздев. Груздев, который был пьян, который шел на преступление впервые и пытался подавить страх демонстративной лихостью, кажущейся уверенностью. Убил, наверное, случайно. В том смысле случайно, что не собирался убивать. Но все-таки, конечно, убил.