— Только не волнуйтесь, Михаил Самойлович. Надо поговорить, есть такая необходимость. — Он догадывался, что творится сейчас на душе у этого солидного немолодого врача: визит сотрудника уголовного розыска обычно радости не приносит, даже если и человек не чувствует за собой никакой вины.

Борщевский торопливо полез в кармашек свитера, вытащил оттуда брелок с ключами. Вместе с ключами на асфальтовую дорожку выпал желтый кружочек. Звук падения был мягкий, приглушенный. Они оба уставились на желтеющий на черном асфальте кружок. Кучеренко смотрел с интересом, Борщевский — со страхом и замешательством. Подняв, наконец, кружочек, он подержал его в ладони, не зная, что с ним дальше делать: положить обратно в кармашек или показать посетителю. Поколебавшись, протянул подполковнику:

— Редкая монета, старинная, австро-венгерская.

Кучеренко увидел надменный женский профиль с выбитыми по кругу словами: «Мария Терезия». Слегка подбросил монету в руке. Она оказалась неожиданно тяжелой для своего небольшого размера.

— Никак золотая, — заметил он, возвращая монету владельцу. — Откуда она у вас? — без всякой задней мысли, из любопытства спросил подполковник.

— Это длинный разговор, — уклончиво отвечал Борщевский, смутившись еще сильнее. — Да что же мы стоим на улице, заходите, — засуетился хозяин дома, пропуская гостя вперед.

Они поднялись по крутым ступенькам каменного крыльца, прошли через гостиную с цветным телевизором в углу и оказались в комнате поменьше. Кучеренко окинул ее взглядом; письменный стол, одну из стен почти целиком занимали стеллажи с книгами, другая же походила на алтарь, каких он повидал немало за последнее время. Однако даже в церкви Кучеренко не видел столько икон, сколько было собрано в этой маленькой комнатке. Он подошел к стене ближе, чтобы рассмотреть их получше. Иконы чем-то отличались, он не мог сказать точно, чем именно, от тех, что встречались ему в молдавских церквах.

— Северная школа, — не без гордости пояснил стоящий рядом Борщевский, — я ведь каждый год в Архангельскую область езжу. В отпуск. Северная школа — мой профиль. Давно собираю.

— А наши, молдавские?

На полном лице врача мелькнуло замешательство.

— Чего уж там, спрашивайте, раз пришли. Я ведь только в окно взглянул, догадался, откуда вы.

Дверь приоткрылась, в комнату заглянула женщина и бросила полный тревожного любопытства взгляд на Кучеренко. Борщевский сделал нетерпеливый жест, и дверь тотчас затворилась.

— Ну и хорошо, Михаил Самойлович, если догадались, это облегчает нашу беседу. Поэтому я жду от вас полной откровенности. Скажите, вы предлагали священнику Мардарю Леониду Павловичу свои услуги в обмен на иконы?

— Было дело, — куда-то в сторону пробормотал Борщевский.

— И чем оно закончилось?

— Ничем не закончилось. Не захотел священник у меня лечиться.

— И правильно, между прочим, сделал, — не удержался от реплики подполковник. — Для меня, Михаил Самойлович, еще с детства две профессии: врач и учитель — самые уважаемые. А вы... Кстати, едва не забыл: вы хотели рассказать об этой монете.

— Слушаю вас. — Кучеренко уже был почти уверен, что этот растерянный человек не причастен к преступлению, которое расследовали он и его коллеги. Вот только этот странный, непонятный эпизод с монетой...

— Нечего особенно и рассказывать... — Борщевский говорил неохотно. — Я, видите ли, не только иконы коллекционирую. И монеты тоже. Подарила мне ее одна женщина-врач, вместе работали... Уехала она, далеко уехала. А монету я не успел зарегистрировать. Когда вас увидел — решил спрятать, на случай обыска.

— Не успели зарегистрировать? — переспросил подполковник. — А зачем, собственно?

— Как — зачем? — удивился Борщевский. — Золотая же... Такой порядок.

Подполковник, которому раньше не приходилось глубоко вникать в дела коллекционные, не стал распространяться и только сказал:

— Теперь-то, надеюсь, оформите, как положено?

— Обязательно, — последовал торопливый ответ.

Кучеренко попрощался, хозяин проводил его до самой калитки, запер ее на замок и возвратился к своим сокровищам.

Капитан Руссу, заглядывая в раскрытый перед ним блокнот, докладывал:

— Комсомольская, 28. Проживает пенсионер с женой, бывший главный инженер консервного завода. Одинокие. Машины никогда не было и нет в настоящее время...

— И вряд ли уже будет, — заметил Кучеренко. — Давайте дальше.

— По улице Пушкинской в доме 28 живет редактор районной газеты.

— Он что же, собственную газету выписывает? — усмехнулся Бачу.

— Кировская, 28, — продолжал свой доклад капитан. — Собственный дом работницы трикотажной фабрики. Разведена. Живет с сыном и дочерью. Старший сын в армии.