— Ну, говорите, — сказала Полина Антоновна.

— Я думал, вы нам скажете.

— Что?

— Полина Антоновна! Я знаю, я для вас гость нежеланный. Вы не хотели, чтобы Николай Сергеевич привлекал меня к тому, что произошло. И мне не хотелось вторгаться в вашу жизнь. Вы заслужили покой и отдых…

— Скоро отдохну.

— Но лучше поживите. А я тут не для того, чтобы жизнь вашу сокращать. Наоборот, когда скажем друг другу все, как было, вам легче станет. И поверьте, я вам не враг.

— Не враг, — согласилась она.

— Я обязан… Правда не только лучше. Когда она на виду, зло отступает. Когда скрыта, зло действует, продолжает действовать, вьет свои петли из прошлого…

— Хочешь сказать, сколько веревочке ни виться?..

— Я не враг, — повторил он.

— Спрашивай.

Может быть, Мазин ожидал, что спрашивать не придется, но он был готов и к такому варианту.

— Николай Сергеевич видел дневник дважды. В первый раз там были все страницы, а потом оказалось, что последние вырваны. Правда это?

Чашка дрогнула в ее руке.

— А если совру?

— Ну, что вы.

— Вырваны страницы.

— Вадим вырвал?

Она сказала спокойно и с достоинством:

— Виновата. Не он вырвал.

Следовало спросить: "А кто?" Но Мазин ждал.

— Я вырвала.

Это был логичный ответ. Если не Вадим, то больше некому. И все-таки я поперхнулся.

Мазин спросил, не повышая голоса:

— Вы уничтожили их?

Полина Антоновна поднялась, высокая и прямая.

— А зачем вы правду ищете?

— Я сказал, чтобы пресечь зло.

— В чем оно?

— Если бы телефон не был отключен, Сергей, возможно, был бы жив. Это первое. Второе. Хотели убить Перепахина.

— Да какое это отношение имеет?..

— Прямое.

Тогда она вышла из-за стола, наклонилась над комодом, выдвинула ящик, нащупала что-то под сложенными простынями и достала.

— Читайте. — Два свернутых пополам тетрадных листика она положила перед Мазиным. — Читайте вслух.

Но Мазин протянул их мне.

— Прочитай. Ты знаешь его почерк.

Я вытащил очки. Сразу было заметно, что запись сделана позже, чем все остальные. Чернила меньше выцвели. Первая строчка была видна очень ясно, но я никак не мог найти силы произнести ее.

— Читай, — повторил Мазин.

Я произнес с трудом:

— "Это я убил Михаила…

Никакие смягчающие причины и обстоятельства не могут оправдать меня в собственных глазах. А именно это главное. Меня не утешает формальная логика, которая гласит — после не значит поэтому. Я знаю, то, что случилось после, произошло поэтому. Но я не пошел и не рассказал. Смешно, если бы мне пришлось доказывать суду собственную вину. Но и это отговорка. Почему же я скрыл правду? Не хотел причинить ей незаслуженные страдания? А если честно, струсил? Нет, не знаю. Но я виноват".

На другой странице была одна короткая запись.

"Как случается такое? Живет человек, любит, надеется. И вдруг на него обрушивается…"

Видимо, он собирался продолжать, но раздумал или помешало что-то. Фраза оборвалась, и ничего больше написано не было. Музыка, какая-то современно–нелепая, вдруг громыхнула за окном, во дворе, и тут же, к счастью, приемник или магнитофон прикрутили.

Мы посмотрели на Полину Антоновну.

— Он не убивал его.

— Расскажите, — попросил Мазин.

Она отодвинула от себя чашку.

— Не думала, что придется, не хотела… Ведь вся жизнь его исковеркалась. Ну, да теперь что…

— Я и представлял… — начал было я, но тут же заметил, что сказал "представлял" вместо "не представлял", и умолк. Вовремя. Нельзя было ей мешать.

— Он любил Наталью. А она его нет. Что поделаешь? Сердцу не прикажешь. Но он очень любил. И вдруг узнал, что она любит Михаила. И не только любит. Ребенок будет. Произошло объяснение. Здесь. Но что и как, я не слышала. В кабинете говорили. Да я и не подозревала, о чем. Потом вышли все втроем… Третий Женька Перепахин. Он и узнал, что Михаил к Наталье ходит, и сказал Сергею.

— Сказал… Он сказал.

— Понятно. И они ушли?

— Недалеко. Только во двор спустились… Вдруг возвращается Сережа. Очень быстро. И лица на нем нет. "Что с тобой?" — "Тетя, я ударил его. Сильно ударил". — "Кого?" — "Михаила". — "Как? Почему?" — "Он подлец. Он мне такое говорил… Про Наташу. Он так назвал ее… Я ударил его палкой. Он упал, кажется…"

Полина Антоновна прервалась:

— Сейчас я…

Она покинула нас на минуту и возвратилась с палкой. Я сразу узнал эту палку. Она досталась Сергею от деда, вишневого дерева палка с тяжелой металлической ручкой. Он пользовался ею долго, а потом перестал. Говорил, что с ногой стало лучше. Теперь я вспомнил, что произошло это после смерти Михаила.