Опилки громко хрустели на кривых, желтых зубах. Елкин морщился, говорил, что лучше, мол, сейчас пострадать, чем мучиться три года…

Как ни странно, язву он так и не заработал. Зато во время приборки, уколол себе чем–то безымянный палец. Тот начал гноится, опухать. Знающие люди говорили, что это панариций. Старшины советовали парить палец в моче. Елкин пытался заниматься самолечением, но ничто не помогало, отек все увеличивался. Он испугался, бросился в санчасть. Оттуда, на скорой, его сразу увезли в морской госпиталь.

Елкин появился с забинтованной рукой, висевшей на перевязи. В синем больничном халате, он напоминал инопланетянина с разбившегося марсолета. Глаза безумно вращались, он был чем-то подавлен, в лице угадывался страх. Мгновенно проглотил принесенную сайку и с горечью поведал о произошедших с ним неприятностях…

Как только его привезли и прооперировали, его тут же взяла в оборот старшая сестра госпиталя. На двадцать семь лет старше его, могучая, почти двухметровая, с ногами сорок седьмого размера, с вызывающим какой-то суеверный трепет тяжелым лошадиным лицом, она втолкнула бедолагу в реанимацию, стиснула в сильных объятиях, задышала горячо, зашептала:

– Ну, давай же, морячок, давай…

Елкину показалось, что у него треснула грудная клетка, стало нечем дышать, он вскрикнул от ужаса, обреченно забился в железных тисках теряя сознание… Это ее только раззадорило. Привычным движением стянула с него штаны, плотоядно всхрюкнула, и стала выделывать с ним такое, о чем и подумать-то стыдно.

У Елкина никогда никого не было, девушки пугались, сторонились его, а тут такое… Он весь сжался от безотчетного страха, посерел…

Медсестра все билась с ним, пыталась возбудить, долго, мучительно. Ничего не получалось, и она, уставшая, изнуренная неудачей, с обидой в голосе, заявила, что никогда в жизни не испытывала такого унижения и обязательно это Елкину припомнит.

Потом уже, он узнал, что у нее ревнивец-муж, начальник гарнизонной гауптвахты.

Елкин совсем потерял сон, и все ждал возмездия, боялся… Что делать дальше, он не знал, просил Алексея помочь ему выбраться из госпиталя. Леха пообещал поговорить с Задиракой, все-таки у того везде связи. Видел, что Елкин не виноват, жалел его.

Вышел на мороз, и нос к носу столкнулся с сослуживцем - матросом Хмельнюком. Тот шел, сгибаясь под тяжестью огромных бидонов для горячей пищи. По одному в руках и сзади, наподобие рюкзака, они тянули его вниз, он шел небыстро, оступаясь на скользких поворотах. Нес обед на шлюпбазу.

Хмельнюк запомнился сразу. В первую же посылку с Украины, из дома, ему выслали столько свиного сала, что он начал его раздавать всей роте. Парни жевали жесткое, пересоленное, пахнущее кабаньей мочой, сало, и удивлялись невиданной щедрости Хмельнюка. Хлеба не было, ели на ночь, перед сном и, наевшись от пуза, сытые, легли спать.

Утром всю роту охватил жесточайший понос, в туалет нельзя было пробиться, люди мучились, стонали, держась за животы. Прибежала испуганная врачиха, думала – холера или тиф. Узнав про сало, не стала поднимать тревогу, посоветовала всем отлежаться, выдала полведра активированного угля, велела принимать его, запивая большим количеством воды.

Так Хмельнюк сорвал боевую подготовку, и учебные стрельбы, которые должны были состояться в этот день. Ему больше не доверяли. Мало того, ночами, он, не скрываясь, занимался рукоблудием. С ним не здоровались, презирали. Но ему было плевать, он бегал на камбуз, смотреть, как толстые поварихи моют паровые котлы.

Алексей вспомнил, что у Хмельнюка был друг – матрос Лень. С доверчивыми синими глазами, и густыми ресницами, небольшого роста, он производил впечатление простодушного мечтательного менестреля. Очень хорошо ко всем относился, никогда ни с кем не спорил, и все время держался возле старослужащих.

Как оказалось, он очень не хотел служить. Подговорил свою девушку - она написала ему письмо, будто бы разлюбила и уходит к другому, красивому и богатому, и что уезжает в Пицунду, проводить потрясающий медовый месяц, а Леня, она презирает, но все же, просит простить и не писать ей больше идиотских сопливых писем о неразделенной любви.

Лень показал письмо приятелям, сунул конверт в карман грязной робы, и спустился вниз, в шкиперскую. Сделал петлю, поставил ведро под ноги. Высунулся из двери и стал ждать. Когда увидел, что идет командир роты, со всех ног кинулся назад, надел петлю на шею…

Услышав, как хлопнула входная дверь, выбил из-под ног ведро, и повис, задергался…

Майор Войтюк с изумлением смотрел, ничего не понимая. Только что видел, как матрос Лень высовывался из-за двери, и вдруг он уже в петле, сучит ногами и смотрит выпученными глазами. Подбежал, выхватил из кармана перочинный нож, отпилил кое-как веревку, принял на руки. Тот был без сознания, но дышал. Командир потянул за уголок выглядывавшего конверта, открыл, прочел. Вызвал подмогу, доложил наверх.