— Adrio de vu! — воскликнул я. Мое отвращение внезапно сменилось сочувствием. — Какое ужасное детство!

— Оно могло быть и хуже, — сказал Ноздря. — Когда разбойники или охотники за рабами захватывают мальчика, не имеющего столь тщательной подготовки, они просто пронзают его деревянным колышком от шатра, чтобы отверстие стало пригодным для дальнейшего использования. Однако при этом окружающие задний проход мышцы разрываются, и мальчик с тех пор уже больше не может сдерживать себя и испражняется непроизвольно. Также он после этого уже не может использовать свои мышцы, чтобы сжимать их и доставлять этим удовольствие во время совокуплений. Продолжай, Джафар.

— Когда я привык к тому, что мой брат пользуется мной, мой следующий по возрасту и гораздо более искушенный брат помог мне совершенствоваться дальше. Когда же моя bad`am созрела до такой степени, что я смог и сам получать удовольствие, тогда мой отец…

— Adrio de vu! — снова воскликнул я. Но на этот раз любопытство оказалось сильнее сочувствия и отвращения. — Скажи, что ты называешь словом «bad`am»? — Я не мог понять этой детали, потому что «bad`am» на фарси означает «миндаль».

— Вы не знаете этого? — удивился Ноздря. — Но ведь у вас и у самого есть bad`am. У каждого мужчины она есть. Мы называем ее миндалиной из-за формы и размера, но лекари иногда считают ее третьим яичком. Bad`am расположена позади первых двух, но не в мошонке, а скрыта внутри паха. Палец, хм, или какой-нибудь иной предмет, вставленный достаточно глубоко в ваш анус, нежно трется об эту миндалину и доводит ее до приятного возбуждения.

— Ясно, — произнес я, осознав полученные сведения. — Так вот почему Джафар только что выпустил spruzzo, как мне показалось, без всякой помощи и стимуляции.

— Мы называем эту струю миндальным молоком, — сказал Ноздря, поджав губы, а затем добавил: — Некоторые способные или искушенные женщины знают об этой невидимой мужской железе. Так или иначе, они касаются ее во время совокупления с мужчиной, и таким образом, когда он извергает миндальное молоко, его наслаждение счастливым образом возрастает.

Я удивленно покачал головой и заметил:

— А ты ведь прав, Ноздря. Мужчина может много чего узнать во время путешествия. — Я плавно вложил кинжал обратно в ножны. — Ладно, так и быть, прощаю тебе твое наглое обращение ко мне, но учти, это в последний раз.

Ноздря с самодовольным видом ответил:

— Хороший раб ставит выгоду господина выше собственного смирения. А теперь, хозяин Марко, может, вы хотите вложить другое свое оружие в этот футляр? Смотрите, какие восхитительные у Джафара ножны…

— Scagar`on! — рявкнул я. — Я могу смириться с чуждыми традициями, пока нахожусь в этих местах, но я не собираюсь принимать в них участие. Даже не будь мужеложство столь ужасным грехом, я все равно предпочел бы любовь женщин.

— Любовь, хозяин? — повторил, как эхо, Ноздря. Джафар рассмеялся своим грубым смехом, а один из верблюдов рыгнул. — Никто и не говорил о любви. Любовь между мужчинами — совершенно иная вещь, я верю, что только мы, добрые воины-мусульмане, знаем самые возвышенные из чувств. Я сомневаюсь, что какой-нибудь тупой христианин, читающий проповеди о мире, способен на такую любовь. Нет, хозяин, я предлагал не любовь, но всего лишь то, что есть под рукой, — облегчение и удовлетворение. А потому какая разница, с кем совокупляться?

Я фыркнул как надменный верблюд.

— Проще говоря, раб, для тебя не имеет значения, с каким животнымэтим заниматься. Что касается меня, то счастлив сообщить, что пока на земле есть женщины, у меня не возникнет желания совокупляться с мужчинами. Я сам мужчина, и я слишком хорошо знаю свое тело, так что менее всего меня интересует тело другого мужчины. Но женщины — ах, женщины! Они так изумительно отличаются от меня и так сильно отличаются друг от друга — я никогда не смогу оценить их по достоинству!

— Оценить женщин, хозяин? — удивленно спросил Ноздря.

— Да. — Я замолчал, а затем произнес с должной серьезностью: — Однажды я убил мужчину, Ноздря, но я никогда не смогу заставить себя убить женщину.

— Вы еще молоды.

— А теперь, Джафар, — велел я юноше, — быстренько одевайся и ступай, пока не вернулись отец и дядя.

— Я только что увидел, что они возвращаются, хозяин Марко, — сказал Ноздря. — Они вошли вместе с альмауной Эсфирью в дом.