— Его врач посчитал возможным перевезти отца в столицу, для дальнейшего лечения. Вчера организовали его перевозку, но до больницы не доехали. Он не выдержал. Прости — крепче прижимая меня, произносил больно режущие сердце слова, Алексей.

— Почему ты их не остановил?

— Я не знал, был занят — коротко бросил мне пасынок.

— Из-за меня? — чувствуя, что не вынесу положительного ответа, все же спросила я.

— Нет. Я работал и ты же знаешь, к отцу в больницу не ходил — спасибо ему за эту ложь.

Я не выдержала и зарыдала. Дрожа, прижимаясь к человеку, который перенес не меньшую потерю. Мне было так плохо… Мысли путались, я не хотела верить в сказанное Алексеем. Я ничего не понимала… и не поняла, когда губы Лешки накрыли мои. Когда наши невинные объятия перетекли в нечто иное. Я этого не поняла.

Алексей

Когда я начал жадно целовать впавшую в истерику Еву, я осознавал, что поступаю гадко. Но, из головы не выходил ее обнаженный образ, ее податливое тело и сейчас эти заплаканные глаза сорвали все клапаны, которые еще держали меня в узде. Я перестал себя контролировать и как итог накинулся на мачеху. Хотя, какая она мне теперь мачеха? Это в прошлом. Теперь Ева — моя женщина.

— Остановись — шепчет она…

— Не могу… это мой постоянный ответ на всю оставшуюся ночь. Бессонную ночь, удушающую своими соблазнами и желаниями ночь. Я не могу остановиться, особенно, когда она не сопротивляется, больше того, робко отвечает. Это просто невозможно. Пусть для Евы я служу неким утешением, для меня же она — награда, выстраданная награда. Мечта, которую я считал неосуществимой, недостижимой. Она то, к чему я шел, поступаясь всеми принципами и правилами. И я не намерен останавливаться, когда могу не тормозить и продолжать прокладывать дорожку из поцелуев по бархатистой коже.

— Леша… Мы совершаем ошибку…

— Нет. Все так и должно быть — снова накрывая ее губы поцелуем, чтобы не слышать ненужных слов, а срывать стоны с сахарных губ, выдыхаю я.

Эта ночь — моя. Эта женщина — моя. Этот поступок тоже мой. Поэтому, молчи Ева и дай мне любить тебя…

Я не понял, когда она расслабилась, когда перестала шептать о том, что мы должны прекратить. Я просто пропустил этот момент потому, что стоило мне снять с Евы пижаму, что я еще час назад с таким трудом одел на нее, все ее слова перестали доходить до меня. К голове прилила кровь, в ушах набатом стучало только одно: «хочу и люблю». Я хочу ее и люблю ее. Вот и все. Уже поздно «одумываться» и «прекращать», поздно что-то говорить. Да и какие разговоры, когда она тянется к моим губам, когда ее руки обвивают за шею? И единственное, что она еще в силах повторять это:

— Леша…

Так протяжно, так желанно и так трогательно. Чертова одежда! Она стала помехой, не позволяющей прочувствовать тело Евы целиком. Я сбрасываю рубашку, ломаю ширинку на брюках, пытаясь стянуть их. И наконец, достигаю цели. Раздеваюсь. Понимаю, что Еве тяжело удерживать мой вес на себе, удерживаюсь на руках. И делаю то, о чем мечтал так давно, закидываю ее безупречные ноги себе на плечи. Вижу, как она закрывает глаза и подаюсь вперед. Все. Мы преодолели последний рубеж. Дороги назад нет. Не для нее, не для меня. Больше никаких границ. Никаких препятствий. Только мы вдвоем, наедине с этим миром и друг другом.

В тишине безлунной ночи слышаться наши стоны, вскрики и бессвязный шепот. Последствия будут завтра. А сегодня только удовольствия, что мы можем получить, что мы хотим получить. И неважно, что я пользуюсь ситуацией, неважно, что она делает это будучи в полубреду, все равно! Главное, она — моя, а я — ее. Это главное. Это важно.

— Я люблю тебя! Я так сильно люблю тебя — шепчу я прижимая Еву к себе сильнее…

С первыми лучами солнца, мы падаем на влажные простыни и забываемся сном, в котором Ева, как и этой ночью будет только моей.

Ева

Утром сильно болела голова, а еще душа. Так болела, что в пору в петлю лезть. Но, я не из тех, кто по любому поводу и без оного пытается свести счеты с жизнью. Слишком много всего было у меня в этой жизни, чтобы так просто с ней расставаться. Я пережила самое страшное горе — потеряла брата и все все равно продолжила влачить жалкое существование.

Что же изменилось? Узнав о смерти мужа, я легла в постель к его сыну? Если рассматривать это с точки зрения морали, тогда только петля. Худшего безнравственного поступка еще никто не совершал. Правда, мораль, стоит признать, давно уже перестала быть чем-то важным для меня. Иначе я бы не вышла замуж за мужчину, которого не любила, не лгала бы себе, что все прекрасно и уж точно не осталась бы в доме с юношей, что признался мне в пылких чувствах. Так, что — к черту мораль!

Стыд? Да, бросьте! Мне, безусловно, стыдно. Перед самой собой стыдно, но не более. По сути, меня Алексей не принуждал, разве что, первые несколько минут я вяло отбивалась. Да, я была больна, да, голова у меня не варила, поскольку я только узнала о смерти Саши. Довольно, слабые оправдания, если цепляться за них. Женщина способна остановить влюбленного в нее парня, если хочет этого. Я же вчера хотела только забыться и весьма успешно получила желаемое.