– Обязательно, – усмехнулся я. – Где она?

– Неподалеку отсюда. Это в Хорли, в Суррее. У Гэтуикского аэропорта. Эта конюшня в полумиле от нашего дома. Она до сих пор называется конюшня фермы «Зефир», но школу верховой езды закрыли уже много лет назад.

Я вздохнул.

– А люди, которые ею владели?

– Понятия не имею, – сказала она. – Думаю, они ее продали. Короче, ее переделали под жилье. Вам нужен полный адрес?

– Я думаю, – сказал я. – И ваш тоже, пожалуйста.

Она продиктовала, и я записал их, а затем сказал:

– А вы, случаем, не знаете, кто там сейчас живет?

– Хм, – презрительно фыркнула она. – Это настоящий бич. Вы с ними недалеко уйдете, чего бы вам от них ни было нужно. Они прямо-таки крепость там устроили, чтобы разъяренные родители не пролезли.

– Кто не пролез? – озадаченно спросил я.

– Родители, которые пытаются вернуть своих детей домой. Это одна из этих общин. Религиозное промывание мозгов, что-то вроде этого. Они называют себя Братством Высшего Милосердия. Все это бред. Гибельная ерунда.

У меня дыхание замерло.

– Я вышлю Джейн деньги, – сказал я. – И большое вам спасибо.

– Что там? – сказала Клэр, когда я медленно положил трубку.

– Первая настоящая ниточка к Аманде.

Я объяснил насчет объявления в «Коне и Псе» и арендаторов Пайн-Вудз-Лодж.

Клэр покачала головой.

– Если эти «высшие милосердники» знают, где Аманда, они тебе не скажут. Ты наверняка слышал о них, не так ли? Или о таких, как они? Все они внешне добрые, улыбчивые, а внутри – стальные мышеловки. Они залавливают людей моего возраста дружелюбием, сладенькими песенками затягивают их в сети веры, и, как только они увязают, обратного хода им нет. Они любят свою тюрьму. У их родителей вряд ли есть шанс.

– Я слышал кое-что о таком. Но никогда не видел сам.

– Все из-за денег, – твердо сказала Клэр. – Все милые наши «братья» разгуливают с постными лицами и ящичками для подаяния и гребут деньги лопатой.

– На пропитание?

– Да уж. А кроме того, говоря другими словами, чтобы набивать кошелек своего великого вождя.

Я приготовил чай, и мы сели за стол.

Аманда в конюшне в Хорли, Каролина в двадцати милях от нее в Пайн-Вудз-Лодж. Братство Высшего Милосердия в Пайн-Вудз-Лодж, те же «братья» в Хорли. Слишком тесная связь, чтобы быть просто совпадением. Даже если я никогда так и не пойму, какая именно, здесь прослеживается разумная последовательность событий.

– Вероятно, ее там уже нет, – сказал я.

– Но ведь ты все равно поедешь.

Я кивнул.

– Думаю, завтра, после скачек.

Когда мы допили чай, Клэр сказала, что ей хотелось бы еще раз посмотреть папку с «Жизнью жокея», потому мы пошли наверх, и я развлекал ее, показывая снимки через видеоскоп на стене. Мы поговорили о ее и моей жизни – так, ни о чем, а позже, вечером, поехали в хороший паб в Эшбери съесть бифштекс.

– Замечательный день, – улыбнулась Клэр, пробуя кофе. – Где тут поезд?

– В Суиндоне. Я отвезу тебя. Или оставайся… если хочешь.

Она спокойно посмотрела на меня.

– Это приглашение или как?

– Я бы не удивился.

Она опустила взгляд, поиграла с кофейной ложечкой, с великим вниманием ее разглядывая. Я смотрел на ее потупленную темноволосую голову, понимая, что если она так долго раздумывает над ответом, то, скорее всего, уедет.

– В десять тридцать есть быстрый поезд, – сказал я. – Ты вполне могла бы успеть. До Паддингтона он идет всего час.

– Филип…

– Все в порядке, – непринужденно сказал я. – Если не спросишь, то и ответа не получишь. – Я заплатил по счету. – Идем.

Все шесть миль до станции она сидела тихо-тихо и не делилась своими мыслями. Только когда я купил ей билет (не слушая ее протестов) и стал вместе с ней на платформе ждать поезда, она выдала, что у нее на душе, да и то весьма смутно.

– Завтра в офисе заседание редколлегии, – сказала она. – Первое заседание, на котором мне надо быть. Они назначили меня директором месяц назад, на последнем.

Я был просто поражен – и сказал ей об этом. Вряд ли издательские дома часто выбирают двадцатидвухлетних девушек в редколлегию. Я также понял, почему она не может остаться. Почему она никогда не останется. Раскаяние пронзило меня с неожиданной силой – ведь мое приглашение было не отчаянной мольбой, а просто предложением мимолетного удовольствия. Я-то считал это так, невеликим делом, не на всю жизнь. И чувство потери, которое я испытал на этой станции, было просто неизмеримым.

Подошел поезд, и она села, задержавшись в дверях, чтобы расцеловаться со мной. Короткие, ничего не значащие поцелуи. Такие же, как в понедельник на пороге.