Эмиль, все еще не вполне пришедший в себя, отблагодарил ее слабой улыбкой и разумными чаевыми и, следуя ее указаниям, доехал поездом до берегов Ла-Манша. Эмиль вез с собой свой металлический чемоданчик и смену белья. Он снова и снова заверял себя, что, если дело покажется хоть чуть-чуть рискованным, он немедленно вернется во Францию. Цыгана Джо можно будет повидать и позднее.

Он взошел на паром вместе с еще четырьмястами пятьюдесятью пассажирами, многие из которых приезжали из Англии на денек за покупками и теперь возвращались домой, нагруженные пакетами с надписью «Duty Free». Эмиль нашел себе местечко в баре, заказал минеральной воды и уселся, зажав металлический чемоданчик между ног.

Паром отвалил от пристани в пятницу, шестого марта 1987 года, в пять минут седьмого вечера. В шесть двадцать четыре судно миновало внешний мол гавани и устремилось в открытое море.

Четыре минуты спустя оно затонуло.

Отрывок из официального сообщения о случившемся, опубликованный Государственной канцелярией Ее Величества.

«Шестого марта 1987 года постоянно курсирующий пассажирский и грузовой паром „Вестник свободного предпринимательства“ отошел от причала номер 12 внутренней гавани порта Зебрюгге в 18.05 по Гринвичу. На „Вестнике“ находилась команда общим числом 80 человек. На пароме были 81 легковая автомашина, 47 грузовиков и еще три машины.

На борт судна взошло приблизительно 457 пассажиров, плывших в Дувр. В 18.24 «Вестник» миновал внешний мол. Примерно четыре минуты спустя судно перевернулось. В последние мгновения «Вестник» быстро завалился на правый борт. Полностью затонуть судну помешало только то, что оно находилось на мелководье и его борт уперся в дно. «Вестник» остался лежать на боку, с виднеющимся над водой левым бортом. Подводная часть судна быстро заполнилась водой, в результате чего не менее ста пятидесяти пассажиров и тридцать восемь членов экипажа погибли.

«Вестник» перевернулся из-за того, что вышел в море с открытыми загрузочными люками».

А открыты они были из-за того, что их забыли задраить после того, как загрузили в трюм машины, направлявшиеся в Дувр. И проверить никто не потрудился.

Паром наполнился водой и перевернулся за полминуты.

Корпус судна, торчащий над водой, был огненно-алым.

Как сигнал светофора.

Ярче рыжей головы Рыжика Милбрука.

В Англии, в шесть двадцать пять шестого марта, Дэви Рокмен, заливаясь слезами от жалости к себе, любимому, занял на выпивку у Найджела Тейпа. Сломленный, безработный, стосковавшийся по сексу и напуганный грозящей ему местью убийцы, которому он уплатил только половину, Рокмен по-прежнему винил во всем кого угодно, только не себя.

Когда «Вестник» перевернулся, металлический чемоданчик Эмиля, нагруженный пистолетами, неудержимо заскользил вниз. Эмиль потянулся, чтобы его поймать, и полетел следом. Последним, что видел убийца, боявшийся летать в самолете, была летящая навстречу стена воды.

В тот же вечер, около десяти, когда холодные воды Ла-Манша все еще бурлили возле останков кораблекрушения, Цыган Джо вышел из дома и начал обычный ежевечерний обход, заглядывая к дремлющим в денниках лошадям. Никто не помешает ему совершать обход и завтра, и послезавтра, и потом…

Ярко сияли звезды.

Цыган Джо даже не знал, почему у него так спокойно на душе.

Бывают преступления, которые не караются ни тюрьмой, ни штрафом. Нет в кодексе такой статьи – «Нанесение серьезного духовного ущерба». А ведь злоба может оказаться страшнее убийства. Но, по счастью, на пути злобы может встать доброта.

«Песня для Моны» – это новая история о древнем грехе.

Джоанн Вайн отправилась с матерью на скачки и с каждой минутой все больше об этом жалела. Джоанн Вайн стыдилась своей матери – ее манеры одеваться, говорить и вообще жить. Потрепанная фетровая шляпа и туго подпоясанный плащ-дождевик приводили Джоанн в ужас. Провинциальное произношение и неуклюжая грамматика пожилой валлийки заставляли Джоани досадливо морщиться. И она стеснялась признаться знакомым, что ее мать работает конюхом.

Джоани Вайн отправилась с матерью на открытие Челтенхемского фестиваля, входившего в число самых престижных скачек с препятствиями, исключительно потому, что это был шестидесятый день рождения ее матери и Джоани рассчитывала, что знакомые оценят ее великодушие и заботливость. Еще до начала первой скачки Джоани решила бросить мать при первом удобном случае. Она никак не могла понять, почему так много людей улыбаются дурно одетой женщине, с которой Джоани упорно не желала идти рядом.

Мона Уоткинс, мать Джоани Вайн, любила свою дочь, как и положено хорошей матери, не желая признаваться себе, что Джоани испытывает к ней нечто близкое к животной ненависти. Джоани не нравилось, когда Мона прикасалась к ней, и молодая женщина поспешно уворачивалась от материнских объятий. Когда Мона думала об этом – а это случалось нечасто, уж очень больно было размышлять на эту тему, – она винила в том, что подростковый негативизм Джоани перерос в активное неприятие, внезапно появившегося в местном любительском театре пухлого и самодовольного краснобая по имени Перегрин Вайн, тридцати лет, помощника аукционера по продаже произведений искусства и антиквариата.