— Это имеет для вас значение?

Я кивнула, едва сохраняя прежнюю частоту дыхания.

— Я любил только одну женщину, леди Блайт. Но эта история в прошлом.

Мне стоило огромных трудов, чтобы не ерзать в кресле. Что значит любил? Я спрашивала не об этом.

— И ни одного легкого увлечения?

— Легкие увлечения не стоят того, чтобы о них говорить.

Неужели я тоже лишь легкое увлечение, о котором ему не захочется говорить?

Пока я рассуждала, этот человек поднялся и прошагал за кресло, оказавшись у меня за спиной.

Позволю себе небольшое отступление. В Шорпшире все дамы носили греческий узел с редкими комбинациями. Сегодня я решила соблюсти местную традицию, тем более этот стиль прически прекрасно гармонировал с платьем. Итак, в моих волосах было множество шпилек, а узел был уложен с такой тщательностью, что потребовалась бы не дюжая сообразительность, чтоб его, наконец, распутать. К чему я это говорю? А к тому, что Остин запустил обе руку мне в волосы, слегка обхватив голову и массируя виски. Этот гуру наслаждения медленно, локон за локоном, освобождал каскад моих рыжих волос, заставляя миллионы электрических разрядов носиться вдоль позвоночника. Подушечки его пальцев иногда касались основания затылка, вынуждая затаить дыхание и почувствовать волны мурашек.

— Леди Блайт, — слегка хриплый голос ласкал слух, — что вас связывает с мистером Коуллом?

Я улыбнулась, довольно жмурясь.

— Мистер Коулл прекрасный мужчина…

— Он вам нравится? — в голосе толика ревности.

— Конечно, нравится. Как этот добрейший человек может не нравится?

Он некоторое время молчал.

— Нравится насколько?

Я тихо рассмеялась, задыхаясь от предвкушения чего-то большего, ибо он заставлял меня сгорать от нетерпения от простых прикосновений.

— А вы ревнивы, мистер Остин?

Он неожиданно склонился к моему уху, щекоча своим дыханием:

— Чертовски…

Его губы прикоснулись к мочке, заскользили по щеке. Я подскочила, оказываясь в его объятиях. Наши губы соединились, и через несколько мгновений, мы расположились в кресле — я сидела сверху. Платье, безобразной горой, теперь возлежало на полу, корсет занял почетное место неподалеку, мои шпильки блестели повсюду, а я в тонкой полупрозрачной сорочке и кружевных панталонах восседала на нем, широко раздвинув бедра. Потрясающе, если учесть, что дом Остина полон слуг, лишь немногие из которых побрезгали подглядеть за нами в замочную скважину.

Большей возбуждающей откровенности, чем смотреть ему глаза, когда его руки жарко ласкают томящуюся от напряжения грудь, вряд ли можно представить. Этот человек лишал меня воли.

Когда он окончательно высвободил меня из сорочки, я осталась в одних панталонах, скроенных так, что самое укромное местечко оказалось доступно. Это было не честно. Джеймс был полностью одет и не спешил раздеваться, а мое воображение уже разыгралась не на шутку. Я желала распахнуть его рубашку, втянуть запах мужского тела, провести языком по его мужественному торсу. Едва я потянулась к его жилету, как получила по рукам. Джеймс привлек меня к себе, целуя с такой страстью, что я на несколько мгновений забыла об одежде. Но вскоре я запустила пальцы в его волосы и обиженно дернула.

— Ты еще одет, Джеймс…

Он покорно опустил руки, позволив мне действовать. Я буквально сорвала с него фрак, жилетку и распахнула рубашку. Мои пальцы заскользили по разгоряченной плоти. Я тоже кое-что умела… Мы распрощались с брюками, и я оглядела своего мужчину. Даже моя фантазия не была столь щедра, как оказалась щедра к нему природа. Он был идеален во всем.

Я медленно провела пальцами по его распахнутым губам, теряя самообладание. Из головы улетучились все мысли. Теперь я — лишь чувства и эмоции.

— Джеймс…

Миссис Эванс в платье, на которое ушло ярдов десять муслина, в кокетливой темно-синей шляпке и сногсшибательных кружевных перчатках сидела на моей постели и с удивлением на меня глядела:

— Вы заболели, леди Блайт?

Да, моя милая, я больна и себя ненавижу. Видимо, это и так заметно, без слов.

— Не молчите, — взмолилась она, хватая мою руку и прижимая к щеке, — что у вас болит?

Душа, сердце, тело… Все болит, Шерри.

— Я виновата, леди Блайт. Я не должна была говорить с вами так резко по поводу Патти. Не знаю, что на меня нашло… Прошу вас, Анна, — ее нижняя губа задрожала, — это все я? Да? Я виновата. Я вечно все порчу.

Я перевела на нее взгляд. Ну, все хватит! Достопочтенная леди Блайт должна поднять свое тщедушное тело, привести себя в порядок и покончить с хандрой. Ну и что, что с той ночи у Остина прошло уже несколько дней. Ну и что, что он никак не дает о себе знать. Разве я рассчитывала на что-то большее?