«Гуляй, царь-батюшка, гуляй!

Ура!.. Ура!.. Ура-а-а!»

Посмеялся я и — хватит;

и меня давнули.

Все же здорово. Под утро

битые заснули...

Православные все тише

по углам скулили

и за батюшкино здравье

Господа молили.

Смех и слезы! Вот смотрю я

на город богатый.

Ночь как день! Куда ни глянешь —

палаты, палаты...

А над тихою рекою

весь каменный берег.

Я гляжу, как полоумный,

и глазам не верю, —

не пойму, не разумею, —

откуда взялося

это диво?.. Вот где крови

много пролилося

без ножа! А за рекою

крепость с колокольней, —

шпиль как шило — как посмотришь,

жуть берет невольно.

И куранты теленькают...

Кругом озираюсь,

вот — конь летит, копытами

скалу разбивает.

Всадник — в свитке и не в свитке,

без седла, как влитый,

и без шапки, только листом

голова повита.

Конь ярится — вот-вот реку,

вот... вот... перескочит!

Всадник руку простирает,

будто мир весь хочет

Заграбастать. Кто ж такой он?

Подхожу, читаю,

что написано на камне:

«Первому — вторая»

поставила это диво.

О! Теперь я знаю:

этот — первый, распинал он

нашу Украину.

А вторая доконала

вдову-сиротину.

Кровопийцы! Людоеды!

Напились живою

нашей кровью! А что взяли

на тот свет с собою?

Так мне тяжко, трудно стало,

словно я читаю

историю Украины!

Стою, замираю...

В это время — тихо, тихо

кто-то запевает

невидимый надо мною:

«Из города из Глухова

полки выступали

с заступами на линию,

наказным послали

гетманом меня в столицу,

вместе с казаками.

О, Боже наш милосердный!

О, изверг поганый!

Царь проклятый, царь лукавый!

Здесь, в земле пустынной,

что ты сделал с казаками?

Засыпал трясины

благородными костями;

поставил столицу

ты на их кровавых трупах!

И в темной темнице

умер я голодной смертью,

тобою замучен,

в кандалах!.. О царь! Навеки

буду неразлучен

я с тобою! Кандалами

скован я с тобою

на века веков! Мне тяжко

витать над Невою!

Может быть, уж Украины

вовсе нет. Кто знает!..

Полетел бы, поглядел бы,

да Бог не пускает.

Может, всю ее спалили,

в море Днепр спустили,

насмеялись и разрыли

старые могилы —

нашу славу. Боже милый,

сжалься, Боже милый».

Все замолкло. Вот я вижу: