Шрифт:
– Он что – фанатик, для которого самое большое счастье в жизни – орать «Хайль Гитлер»?
– Он профессионал. И как я понял, они готовятся совершить какую-то акцию во Дворце…
– Я знаю. Есть люди, которые хотят с помощью этих солдат провернуть какую-то операцию. Видимо, освободить несколько заключенных. Одного из этих людей ты видел у меня – это господин советник. И что – есть конкретная дата выступления?
– Насколько я понял, пока нет, но речь идет о днях.
– Ну что ж, пусть попробуют… В конце концов, их всегда можно использовать. И в случае успеха, и в случае неудачи.
– Как?
– По-разному, мой мальчик, совершенно по-разному. В конце концов, пусть господа американцы поймут, что не все сегодня в Германии в их руках и под их контролем. А то они чувствуют себя в излишней безопасности… Но запомни – ты в этом деле не участвуешь. Нам только надо подумать, как получить с него свой профит.
На следующий день Олаф рано утром еще до того как пленных привезли на работы ко Дворцу юстиции спрятался в развалинах. Он терпеливо дождался момента, когда шум моторов и ленивые крики американских солдат возвестили, что пленные прибыли. Быть обнаруженным американцами Олаф не боялся – те не совали в развалины нос, потому как не испытывали никакого желания сломать себе ноги или свернуть шею среди воронок, разбитых полов и обрушившихся лестниц.
Пробравшись к выбитому окну он принялся высматривать Гюнтера. Увидев его, наконец, подал ему знак свистнув так, как свистели только в их подразделении.
Через несколько минут Гюнтер Тилковски стоял перед ним. Они обнялись.
– Ты что-то зачастил с посещениями. Только не говори мне, что ты просто соскучился по старому другу, – засмеялся Гюнтер. – Я тебе все равно не поверю, Олаф Тодт. Ты ведешь какую-то игру…
– Это вопрос?
– Нет, уверенность. Заметь, я даже не спрашиваю – какую? Потому что ясное дело – это не твоя игра.
– Скажем так – не только моя.
– И что – я могу тебе помочь? Чем?
– Я просто хочу знать, что именно вы затеяли и когда приметесь за дело.
– Всего-навсего…
Гюнтер смотрел в окно на разрушенные улицы Нюрнберга, размышляя о чем-то своем.
– Слушай, Гюнтер, я не прошу тебя кого-либо выдавать, – серьезно сказал Олаф. – Не прошу потому, что примерно знаю, что вы собираетесь сделать. Я даже знаю, кто вам это поручил…
– Ты всегда знал больше других.
– У вас есть оружие?
– Немного. Хочешь спросить, где оно спрятано? Здесь… Нам нужно еще несколько дней, чтобы доставить сюда еще партию. И тогда…
– Его не могут тут найти?
– Кто? Американцы? Они сюда не лезут.
– Ты уверен, что это стоящее дело? – спросил Олаф. – В том смысле, что тебе стоит в него влезать? Если хочешь знать мое мнение…
– Я не хочу ни о чем думать, дружище, – перебил его Гюнтер. – Германии больше нет. То, что я вижу вокруг, вселяет в меня ужас и стыд. Я не знаю, что здесь будет, но это будет уже не моя Германия… Ты хочешь в ней жить, я – нет. Передо мной поставлена задача. Мне обещали, что после ее выполнения, меня переправят куда-нибудь в Южную Америку. Все. Больше я ничего не хочу знать. Тех, кого мне предстоит вытащить из тюрьмы, я презираю. Людей, которые предложили мне этим заняться, я знаю. И знаю, что они способны на все. В том числе и продать меня американцам в случае неудачи или просто надуть… Но у меня нет другого выбора. Или я сыграю в эту игру, или сойду с ума. Или разнесу себе башку.
– Мне бы не хотелось, чтобы это случилось, Гюнтер. Давай, я помогу тебе выбраться и залечь на дно на какое-то время.
– Ты можешь сделать для меня только одно – не мешать мне. Я не прошу тебя о помощи. Просто не мешай. А там видно будет.
Вместе с завещанием Гитлера найдена фотография 12-летнего мальчика, которая заставила американские власти предположить, что у Гитлера был сын. На фотографии видно большое сходство между чертами лица Гитлера и изображенного на снимке мальчика… Сотрудники американской разведки проверяют все материалы, касающиеся личной жизни Гитлера, в надежде найти указания по поводу этого таинственного мальчика.
Офицер 3-й американской армии заявил, что «сходство между мальчиком и Гитлером поразительно».
Глава XII
Явление Пегги
Ребров вышел из ворот Дворца, не зная куда себя деть. Генерал Филин улетел в Берлин, и он был практически предоставлен самому себе. Идти в отель не хотелось. Было уже совсем темно, шел мелкий, практически незаметный снежок. И в этом раннем для здешних мест снеге чудилось предзнаменование каких-то новых времен, предстоящих перемен.
– Новый год скоро. Новый год без войны…
Ребров резко обернулся – перед ним стояла Ирина. Они не виделись уже несколько дней. После той встречи в баре, когда он делал вид, что демонстративно не замечает ее, ему казалось, что между ними уже ничего быть не может.
– Ничего, что нас могут увидеть вместе? – спросила Ирина. – Вам это не повредит?
Он не успел ничего ответить. Рядом с ними резко затормозил открытый джип. В нем сидел Крафт, а за рулем обнаружилась рыжеволосая красавица в форме солдата американской армии. На ней была толстая военная куртка, перепоясанная широким ремнем, брюки, заправленные в белые гетры, башмаки на толстой подошве. Пилотка каким-то чудом держалась на ее роскошной гриве.
– Привет, – замахал рукой улыбающийся Крафт. – Знакомьтесь, это Пегги. Пегги Батчер. Она корреспондент нескольких нью-йоркских журналов. Человек, для которого нет никаких секретов. Наша Пегги способна проникнуть за любую дверь.