Что нам, милый Валя, еще остается?

Поскольку пишу теперь из северокавказских краев, из Адыгеи, позаимствую, как в свое время казаки тут — черкеску, здешнее старинное по-желание: пусть за все твои добрые слова и дела воздастся тебе, Валентин Григорьевич, в десять раз. В сто. В тысячу раз!

Этого ты заслужил. И здесь — тоже.

Может быть, помнишь? Железный Волк из романа Юнуса Чуяко, разрушающий города и аулы, прежде всего, выедает людские души.

В свое время ты помог Волку утвердиться в признанном теперь на Кавказе, завоевывающем все большую популярность «Сказании…», но, как истинный сибиряк и потомственный охотник, к душе своей ты и близко не подпустил его.

Оставайся таким!

В наше время всеобщих подделок, мимикрии, которую зовем теперь толерантностью, фальши, суррогатов, гнилья, дурной запах от которого выдают кто за тонкий европейский аромат, кто за родную вонцу отечественных портянок… Несмотря ни на что, оставайся!

Эту историю я узнал в селе Долгие Поляны под Старым Осколом. Далековато, конечно, от наших мест, но привязкой к ним может служить тот на первый взгляд малозначительный факт, что давний мэр Старого Оскола Николай Петрович Шевченко, ставший там теперь ещё и Почетным гражданином — наш земляк, родовые его корни тянутся к расположенному в Адыгее по дороге на Краснодар хутору, который так до сих пор и называется: «Шевченко». Когда-то мы вместе работали в Сибири, в Старый Оскол я приезжал у Николая Петровича погостить да в очередной раз о нём написать, и вот во время одной из наших поездок окрест города вдруг попросил его остановить машину возле небольшой, но ладной, удивительной красоты, новенькой церкви.

— Любуетесь? — с ревнивым интересом спросила проходившая мимо пожилая женщина, и я откликнулся:

— Да ведь нельзя не залюбоваться!

Она остановилась:

— Это всё благодаря Фёдору Ивановичу да нашей Марьюшке…

Сказать, что Федор Иванович Клюка — владелец крупнейшего в России Стойленского горно-обогатительного комбината, один из самых богатых в Старом Осколе жителей, значит, — не сказать о нем ничего. Фёдор Иванович с уникальной его биографией, редкой судьбой и чрезвычайно крутым норовом — живая легенда Белгородчины. Но кто — эта Марьюшка?

— Как же, как же! — прямо-таки вскинулась наша неожиданная собеседница. — Она ж тогда и ездила до Клюки: просить за церковь. Да вы можете пробежать до неё, она тут рядом совсем: сама вам расскажет.

В новеньком «мерседесе» мэра мы «пробежали», и неторопливый рассказ Марьюшки, полный почти позабытого теперь простонародного благородства и удивительного по нашим-то горьким временам достоинства, постоянно с тех пор живёт в памяти… вообще-то грустное это дело! Или наоборот: как раз — радостное?

Вот я уже и о Шевченко многое, что там ни говори, успел в пяти строках рассказать, и наметить в нескольких словах образ Клюки, нового «хозяина жизни», а фамилия заботливой Марьюшки затерялась в моих оставленных в Москве записных книжках и там же вместе с именем-отчеством канула и другая фамилия: благословлявшей Марьюшку перед поездкой «до Клюки» праведницы-односельчанки… Нехорошо вроде!

Нынче нас «идентификационные номера» взять обязывают. Личности особо продвинутые уже готовы добровольно подставить место, в которое прежде уколы делали, чтобы туда ему «чип» вживили. А одна из героинь нашего маленького рассказа так и останется безымянной?

Назовём её, с вашего позволения, Петровной.

— Когда люди уговорили меня ехать до Клюки просить за церковь, — стала нам тогда с явной охотой рассказывать Марьюшка, — поднялась я пораньше, управилась, прибралась, приоделась, как могла, и — к Петровне: да скажи мне на дорожку, Петровна, хорошее слово! Сказала она, и я поехала…

— А кто она у вас, эта Петровна? — принялся я уточнять с профессиональной дотошностью. — И что она вам сказала? Какое это «хорошее слово»?

— А вы не знаете? — простосердечно удивилась очень пожилая, куда старше нас с Николаем Петровичем, Марьюшка: вся она так и светилась каким-то особенным, будто доставшимся ей от далеких предков, благожелательством. — Как же это не знать?.. Когда церкви порушили или склады в них устроили, а священников — кого в Сибирь, а кого постреляли, тогда люди — что?.. До таких вот, как Петровна у нас, за хорошим словом и шли: никого не обидит, никого не обманет. Последним куском поделится. Надо будет, последнее с себя снимет — чужому отдаст. Ой, человечная!.. Только поглядит на тебя — уже на душе спокойно… а по другим селам другие были, да и сейчас ещё есть.

— Так что она вам — конкретно? — взялся помогать мне мой старый друг.

— Да ничего такого, — развела руками добровольная ходатаица. — Это ты правильно, говорит, Марьюшка, надумала: поезжай с Богом!

— И всё? — не поверил мэр.

И она опять простодушно удивилась:

— Дак, а что ещё?

— И никого больше ни о чем не просили?

— А кого ещё о чем?

— Кто пропуск вам к Федор Иванычу заказывал? — деловито допытывался мэр.