– Петр, приказывать не могу – ты ведь теперь снайпер. А по-человечески прошу. У меня половина взвода только осталась, да из них с опытом – единицы.

Не хотелось мне соглашаться, но когда командир просит, отказать трудно.

– Кто будет командиром группы?

– Я сам и пойду.

– Тогда согласен.

Мы взяли немецкие автоматы, сдали старшине документы, попрыгали – не стучит, не бренчит ли чего? На прежних позициях мы знали проходы по нейтралке, расположение пулеметных гнезд, а их ближний тыл не хуже своего представляли. Теперь же – полная неизвестность. И еще – в наших окопах находились незнакомые нам бойцы и командиры. Полк до того необстрелянный был. Следовательно, опыт поддержки ночной разведгруппы надо было у бойцов еще нарабатывать. Туда-то мы пройдем, а как возвращаться будем? С перепугу примут нас за немцев да с десяти шагов и постреляют всех. Были уже такие случаи, правда, не в нашей дивизии, но Кравцов об этом как-то говорил. Много нюансов у разведчика, которые могут привести к провалу или срыву операции: чего-то не учел, недосмотрел. В результате – в лучшем случае задание не выполнил, а в худшем – и думать не хотелось. Потому важно было договориться с пехотой на передовой о сигналах опознания.

Сначала мы шли, потом поползли к передовой. Немцы с завидной регулярностью, как по часам, пускали осветительные ракеты.

Кравцов нашел командира роты, договорился с ним об условленном сигнале – двойном свисте, чтобы по возвращении не попасть под пули своих же.

Мы выбрались из окопов и поползли по нейтралке.

Кравцов полз впереди, ощупывая перед собой землю руками. Предосторожность не лишняя: хоть и шел днем бой на нейтралке, а риск нарваться на мину оставался. Противотанковая нам не страшна – не сработает под весом человека, а вот противопехотная искалечит. И немцы сразу поймут, что на нейтралке кто-то есть – огонь откроют; вся группа медным тазом и накроется. Потому продвигались медленно.

Впереди послышался немецкий разговор, но приглушенный какой-то. Так бывает, когда в доте или дзоте разговаривают, а звук через амбразуру доносится. Группа замерла, ожидая решения командира. В принципе можно было попробовать взять в плен и этих. Задание наше – взять «языка», про офицера речи не было. Командование хотело знать: кто перед ними стоит, что за часть?

Кравцов решил не связываться с дотом. Да я и сам так же поступил бы: пулеметчиков как минимум там двое, а может, и больше. В узкую дверь все разом не ворвутся, стрелять нельзя, значит, без шума не получится.

Командир взвода все эти обстоятельства принял во внимание и махнул рукой влево. Группа поползла влево, перед немецкими позициями, параллельно траншее, зияющей черным в темноте ночи. Вроде тихо, не слышно разговоров, дымком сигаретным не тянет.

Подобрались к самой траншее. Кравцов заглянул в нее и махнул нам рукой – чисто.

Мы спустились в траншею. Она шла, как и положено, зигзагами. Делалось это для того, чтобы при попадании снаряда или бомбы осколки не разлетались по траншее далеко, не поразили сразу многих, да и взрывная волна на изгибе гасла. Сейчас нам это было на руку, потому как нас видно не было.

Рядом, метрах в пятнадцати, за ближним изгибом, хлопнула ракетница. В небо взмыла осветительная ракета, залив на несколько секунд нейтралку белым мертвящим светом. Мы инстинктивно присели.

– Надо ракетчика брать! – прошептал командир. – Подберемся к тому изгибу, дождемся, когда он выстрелит и – броском к нему. После выстрела он секунду-две видеть толком ничего не будет.

Мы подобрались к повороту траншеи. Кравцов осторожно высунул голову, потом повернулся к нам и показал один палец. Это хорошо, значит, немец один, хлопот меньше будет. Мы стали ждать. Когда же немец выстрелит? Хлопок ракетницы раздался неожиданно. Кравцов бросился вперед, следом – опытный разведчик Салов, за ним – уж я. Последний из наших, Кукин, остался в траншее прикрывать нас сзади.

Кравцов стремительно, в два прыжка, достиг немца, рубанул его ребром ладони по шее, оба упали. В темноте шла борьба, видно было плохо, да мне и Салов закрывал обзор.

Раздался чей-то приглушенный вскрик. Салов наклонился, засунул немцу в рот кляп и стал связывать его. Вдвоем с ним мы с трудом подняли гитлеровца и забросили его на бруствер. Нашей задачей было тащить пленного к своим позициям, а Кравцов и Кукин должны были нас прикрывать. Это было обговорено еще до выхода группы.

Мы с Саловым ползли сами и за френч тащили немца. Здоров, битюг, тащить тяжело.

На середине нейтралки свалились в воронку перевести дыхание. Вскоре к нам присоединился Кукин.

– А командир где?

– Не видел. После того как «языка» повязали, он за мной полз.

– Тащите немца вместе с Саловым, я – командира искать.

– Чего его искать, в темноте небось мимо нас прополз. В нашей траншее встретимся, он мужик тертый.

Но я выбрался из воронки и пополз назад. Буквально через полсотни метров наткнулся на Кравцова. Он лежал, уткнувшись лицом в землю. Я тронул его за плечо. Он очнулся, поднял голову.

– Командир, Илья, что с тобой?

– Немец где? – еле слышно спросил Илья.

– Ребята его тащат к нашим окопам.

Лейтенант засипел, силясь опереться на руку. Черт, темно как. Я ощупал его грудь, живот – вроде сухо. А вот правый бок гимнастерки был мокрым и липким. Когда же его ранило? Я и выстрелов не слышал. Перевязать бы его, но не на нейтралке.

Я ухватил Кравцова за поясной ремень и потащил за собой. Тяжело давался каждый метр. Командир с виду вроде и невелик был и не грузен, а тащить – тяжело.