— Рози?

— Привет.

— Звучит не очень хорошо, — сказал он грубоватым голосом, слегка откашлявшись.

— Звучит так, как будто ты проснулся за пару секунд до звонка. Ты где-то тусовался ночью?

— Вечером по пятницам в колледже зажигают, Рози. По четвергам тоже. И по субботам. И в другие дни. Это офигенно, — ответил он. Похоже, он хочет, чтобы я поверила в его слова, но они звучат так, словно он рассказывает о стирке белья.

— Звучит офигенно, — сказала я, все равно подыгрывая ему. Я понимаю, что хоть мне и четырнадцать, и я должна поддерживать идею тусоваться каждую ночь, у меня нет желания это делать. Совсем. Ни капли. Ничуть. Подозреваю, что из-за этого в колледже я буду социальным лузером. Есть чего ожидать.

В то время, как Питер рассказывает мне про вечеринку, на которой он был прошлой ночью, я лежу на спине на кровати. Уголок старого учебника Питера по PSAT врезается мне в затылок, я вытаскиваю ее из-под себя и начинаю мулевать в ней синим маркером, который я нашла под кучей мусора на тумбочке. В моей комнате бардак, но моя мама больше ничего не говорит по этому поводу. Раньше она все время говорила мне, что грязная комната показывает отсутствие самоуважения. Не думаю, что она даже заходила сюда с начала лета. Мои стены чистые, но это потому, что на них ничего нет. После того, как Трейси вступила в группу поддержки, я содрала все постеры, которые она заставила меня купить, с группами и мальчиками, которые мне никогда не понравятся, и разорвала их на кусочки. Кусочки все еще лежат на полу. Мне нравятся, как они хрустят у меня под ногами, когда я встаю утром.

Я смотрю на свои голые стены, и внезапно мне хочется начать рисовать на них. Интересно, заметит ли мама. Не задумываясь, я беру синий маркер и рисую один лепесток маленькой ромашки — потому что это единственное, что я умею рисовать — на стене рядом с кроватью. Я жду. Ничего не происходит — стены не рушатся, сигнализация не срабатывает — поэтому я дорисовываю оставшуюся часть цветка и начинаю разукрашивать его, в то время, как Питер продолжает разговаривать. Странно, но рисовать на стене классно. А это означает, что моя жизнь довольно-таки грустная и скучная. Но я уже знала это.

Я смотрю на зеленый огонек, мерцающий на моем закрытом ноутбуке, и все еще думаю о сержанте на заставке. Искал ли когда-нибудь Питер папу? Я уже открываю рот, чтобы спросить его, когда он опережает меня:

— Что ты делала вчера вечером?

— Ничего.

— Ты сидела дома?

— Нет, — сказала я, замолкая. Я знаю, ему не понравится то, что я ушла с вечеринки Трейси. Он думает, что мне нужно больше гулять; я думаю, мне нужно это меньше всего. — Я была на вечеринке у Трейси по случаю Хэллоуна.

На другом конце тишина, затем я слышу что-то похожее на долгий выдох. Мой синий маркер замирает в середине лепестка, когда я понимаю, что означает этот звук.

— Ты… куришь? — спрашиваю я.

— Ты не осталась, не так ли, — парирует он.

— Ты куришь? — снова спрашиваю я.

— Ага. Это помогает мне проснуться.

— Отстой, — говорю я, пораженная видом Питера с сигаретой во рту. — Папа убил бы тебя за это.

— Да, ну, он никогда не узнает, не так ли?

Маркер выпадает у меня из рук и падает в промежуток между кроватью и стеной. Я жду, что он извинится, но он совсем не знает, что сказать, и тишина становится странной, как будто он ждет, чтобы я накричала на него за такие слова. Но я не могу. Во-первых, я не могу поверить, что он произнес их.

— Итак, почему ты ушла от Трейси? — спрашивает он, в конце концов.

— Потому что я ненавижу ее, — говорю я, не имя этого в виду.

— Что случилось в этот раз?

Я думала, что Питер спросит: — Что она сделала в этот раз? Его нейтральный ответ раздражает меня, и я сразу же хочу сгустить краски.

— Она стала одной из тех идиоток, которые отворачиваются от настоящих друзей, и которые помешаны на неправильных вещах.

— Например? — спрашивает он. Я практически слышу, как он закатывает глаза. Разговор проходит не так, как я представляла. Питер всегда на моей стороне, без всяких вопросов. Но сейчас он звучит раздраженно.

— Секс, водка и чирлидинг.

— Это называется веселье, Роуз. окунись в него. Старшая школа коротка. Полагаю, жизнь тоже.

Я не верю своим ушам. Мой брат — парень, который так усердно работал, чтобы я была в безопасности, заботилась о себе и не делала ничего глупого — ведет себя, как будто я неудачница, потому что не хожу по вечеринкам как Трейси, которая, возможно, забеременеет, или что-нибудь подцепит, или и то, и другое к концу года.

— Я думала… ты…, — я замолкаю, не знаю, как объяснить, почему он ведет себя как инопланетянин со мной. Он громко выдыхает. — Не могу поверить, что ты куришь, черт возьми.