— Дирк Тейлор? — восклицает мама, краснея до корней волос.

Она неуклюже пытается поправить зимнее пальто, переброшенное через ее руку, и сумочку, висящую на плече, когда папа Холли пожимает ей руку и сияет улыбкой на миллион мегаватт (и долларов).

— Я уж точно не ожидала вас встретить на премьере школьного мюзикла, — она слегка качает головой в знак недоверия. — Я такая фанатка ваших фильмов.

Меня раздражает, что все упорно называют работы Дирка Тейлора фильмами.

О каких фильмах мы вообще говорим? Я его даже не знаю в лицо.

Ну, может, и знаю, совсем чуть-чуть. Возможно, он один из тех актеров, которые везде получают небольшие роли, и за счет этого становятся вполне узнаваемыми, но никто не может назвать хоть один фильм, где он снимался.

— Я думала, вы получите награду за «Весенний дождь». Или за «Хороший выход». И вообще за все фильмы, в которых у вас были номинации, — бурно восторгается мама.

Ладно, значит, женщины маминого возраста знают названия его фильмов.

Постойте... номинации? Этот парень номинировался на Оскар?

— Посмотри на свою маму, — шепчет мне в ухо Трейси. — Она вся покраснела — так мило! Так классно, что она сегодня в своем любимом наряде.

Пока Дирк Тейлор внимательно рассматривает мамину юбку—карандаш своими пронзающими, работающими на камеру, голубыми глазами, мне хочется, чтобы сегодня она была одета во что–то другое.

— Вы здесь живете? — спрашивает мама, явно озадаченная присутствием кинозвезды в Юнион — кто бы мог подумать!

Я замечаю, что он все еще держит ее руку, а она даже не делает попыток убрать ее. Холли, стоящая рядом со своим папой с самым большим букетом из всех, которые я видела, тоже замечает реакцию моей мамы и заговорщически мне улыбается, что кажется мне тревожным знаком.

— Мы с папой переехали сюда этим летом, миссис Царелли, — говорит Холли. — В этом году он преподает в Йельской Школе драмы.

— Ну, Холли, талант определенно передается по наследству. Твое выступление было необычайным. У тебя такой приятный голос! — говорит мама.

Мама хвалит Холли за ее выступление и не сказала мне ни слова о моем. Ну и что, что у Пассажира №3 всего две сольные строчки? Нет маленьких ролей, есть маленькие актеры, так ведь?

Конечно, у нее совсем не было возможности сказать хоть что-то, потому что ее застал врасплох Дирк Тейлор, который, кстати, так и держит ее за руку.

— Холли потрясающая, правда? — говорит Роберт, выходящий из мужской раздевалки. Его шея бережно закутана красным шарфом, будто он может простудиться в холле. Трейси достает свой iPhone и фотографирует его.

— Ты шутишь? — шепчу я.

Она мрачно качает головой.

— Эта штука из трехслойного кашемира.

— Роберт! — восклицает мама. — Я и понятия не имела, что ты такой талантливый! Ты был просто волшебным!

Она не врет — он и правда был потрясающим. Мне кажется, Роберт сейчас лопнет от счастья. «Спасибо, миссис Це», — говорит он с небольшим поклоном.

Я по-прежнему жду, что она скажет что–нибудь обо мне.

— Отличный спектакль, сынок, — говорит Дирк, наконец отпустив мамину ладонь, чтобы пожать руку Роберту.

Голос Роберта опускается примерно на октаву. Он изо всех сил мужественно жмет руку папе Холли и говорит: «Спасибо, Дирк», как будто уже несколько лет зовет его по имени.

— У меня бы ничего не вышло без моей исполнительницы главной роли, — добавляет он.

Роберт целует Холли в щеку. Мама наблюдает за ними чуть дольше, чем следует, а потом переводит взгляд на меня.

Маме всегда нравился Роберт, несмотря на его историю с враньем. Думаю, она, возможно, надеется, что когда-нибудь мы начнем встречаться, и это закончится совместной жизнью. Но сейчас я уверена, что она считает мой шанс упущенным. Ну, конечно, куда уж мне до дочки Дирка Тейлора?

— Милая, ты отлично поработала, — она наконец обращается ко мне, приобняв меня одной рукой и прижав к себе. — Ты смотрелась так, будто тебе по—настоящему весело.

— Любое шоу — ничто без хороших второстепенных актеров, — добавляет Дирк, кивая головой.

На долю секунды, когда его обаяние и харизма направляются на меня, я чувствую его теплоту и энергию... и что-то особенное. Но я знаю, что это актерство и отказываюсь поддаваться ему, как группка мам, стоящих вокруг нас и жаждущих принять участие в беседе. Они придвигаются все ближе и ближе, заставляя меня чувствовать клаустрофобию.