Странно это — сидеть ночью в родзале, когда уже тихо и родильницы переведены в палаты. Сидеть и размышлять о смерти именно там, где только что присутствовал при появлении на свет двух новых жизней.

— Татьяна Георгиевна, кофе? — тихо уточняет первая акушерка смены.

Она сделает ей кофе. И заведующая будет сидеть и пялиться в стенку под аккомпанемент уборки родзала, грюканье инструментов, проходящих предстерилизационную обработку, под шарканье рожениц по отделению, под грохот предрассветных швабр. Будет сидеть и пялиться в стенку. И слава богу, что сегодня дежурит не Марго и не Савельевна. А хорошая, но ещё достаточно молодая акушерка. Она не в курсе, сколько ночей просижено здесь с человеком, который так глупо погиб. Ну и хорошо. С ней Татьяна Георгиевна не захлебнётся в соплях. А просто выпьет кофе и поднимется в палату интенсивной терапии. Посмотреть, как там прооперированная эклампсия. А потом в детскую реанимацию — уточнить, что именно ей «в очередной раз сойдёт с рук».

Никому ничего в этой жизни с рук не сойдёт.

Это особенно ясно ночью. Когда нормальные люди спят и не ведают, как причудлив рисунок недавно появившейся трещинки на одной из стен родзала… Или, скажем, морга. Велика ли разница?.. «Жизнь и смерть». «Трещина между мирами»… Чушь какая-то! Разница лишь в частоте ремонтов. Она же заведующая, чёрт возьми! И трещины на стене — это не трещины в жизни. Зашпаклевал, покрасил, и будь здоров!

Приближалось двадцать третье февраля…

— Что-то будем делать? — деловито уточнила накануне Маргарита Андреевна у заведующей, зайдя после обхода к ней в кабинет.

— Ничего. Надоело. Каждый год одно и то же! Семён Ильич орёт на пятиминутке, что никаких празднований, а ближе к вечеру мы собираемся — ну где ещё, да? — в изоляторе обсервационного отделения. И я потом имею вырванные годы. В первую очередь — ну от кого же ещё, да? — именно от нашего драгоценного, всеми обожаемого начмеда!

— Слушай! — Марго прикрыла дверь и уселась на стул. — Так ты чего меня визитку того Волкова просила разыскать у тебя на столе, а? Напилась в ресторации, а переспать не с кем?

— Именно так, именно так, дорогая моя! Не бегать же мне ночью по улице с криками: «Эй, мужики, а кому с бабой переспать?!»

Отчего-то они обе ужасно развеселились.

Отсмеявшись, Маргарита Андреевна спросила:

— Переспала?

— Переспала.

— И как?

— Маргоша, как обычно. Очень хороший мужик. Замечательный даже.

— И чего?

— И ничего! Обязался на каждый день рождения главной медсестры больницы и даже главной акушерки родильного дома поставлять роскошные букеты.

— Нажаловалась, змея, да?

— Можно подумать, что тебе стыдно!

— Ни капельки!

— Вот тогда иди и работай! Ты ко мне зашла только про двадцать третье спросить и поинтересоваться подробностями моей личной жизни?

— Не… Слушай, поставишь девице спираль?

— Легко!

— Она тебя в приёме дожидается. Пошли.

В приёмном покое стояла симпатичная, модно одетая женщина.

— Люда, познакомься, это Татьяна Георгиевна. Она прекрасный врач, у неё золотые руки. Ты вообще ничего не почувствуешь! Ты дольше раздеваться будешь и на кресле устраиваться… Татьяна Георгиевна так поставит спираль, что ты даже и заметить не успеешь!

— Здравствуйте, Татьяна Георгиевна, — каким-то не к месту заискивающе-виноватым голосом сказала Людмила.

— Здравствуйте. Верхнюю одежду снимите, пожалуйста, здесь. Маргарита Андреевна, будьте добры, дайте Людмиле халат и бахилы. Пройдёмте.

— Я сейчас спираль принесу! — Маргарита Андреевна унеслась к себе в кабинет.

По дороге в смотровую Татьяна Георгиевна опросила Люду, беспрестанно синеющую и краснеющую, как проходят месячные, сколько беременностей и родов… В общем-то, рутинные банальные вопросы, которые положено задавать перед установкой спирали.

— Вы не подумайте чего, Татьяна Георгиевна… У меня двое детей, Татьяна Георгиевна… Моих детей, собственных, Татьяна Георгиевна!

— Почему я должна что-то подумать, Людмила? — насторожилась Мальцева.

— Да нет, ничего такого…

— Ну, если ничего такого, то раздевайтесь — и на кресло. Я вас должна осмотреть. — Татьяна Георгиевна разорвала пакет с одноразовыми стерильными перчатками.

Людмила медленно и как бы нехотя сняла бахилы. Степенно расстегнула сапоги…

— Татьяна Георгиевна, я прямо даже не знаю, как сказать!..

— Людмила, я же врач! Это даже хуже, чем священник! — добродушно усмехнулась заведующая. — Мне вы можете говорить всё, что угодно… Раздевайтесь, раздевайтесь, Люда! — ободрила она женщину и даже кивнула на акушерско-гинекологическое кресло, чтобы как-то ускорить процесс. Минутное дело — поставить спираль. Ну, пусть двухминутное. Если с непременным предварительным бимануальным осмотром.