Том 2. «Жизнь идиота» и другие новеллы

Акутагава - классик японской литературы (1892 - 1927).

 Собрание включает наиболее известные произведения автора, как уже публиковавшиеся на русском языке, так и издающиеся впервые. Его рассказы и повести глубоко философичны и психологичны вне зависимости от того, саркастичен ли их тон или возвышению серьезен.

Усмешка богов. Перевод Н. Фельдман

Вагонетка. Перевод Н. Фельдман

Повесть об отплате за добро. Перевод Н. Фельдман

Святой. Перевод Л. Лобачева

Сад. Перевод Н. Фельдман

Барышня Рокуномия. Перевод Н. Фельдман

Чистота о-Томи. Перевод Н. Фельдман

О-Гин. Перевод Н. Фельдман

Три сокровища. Перевод В. Гривнина

Из записок Ясукити. Перевод В. Гривнина

Болезнь ребенка. Б. Раскина

Поклон. Перевод А. Рябкина

А-ба-ба-ба-ба. Перевод Н. Фельдман

Удивительный остров. Перевод И. Вардуля

Преступление Санэмона. Перевод И. Львовой

Показания девицы Ито о кончине благородной госпожи Сюрин, супруги князя Хосокава, властителя Эттю, посмертно нареченной Сюрин Ин-дэн Каоку Согёку Дайси. Перевод И. Львовой

Ком земли. Перевод Н. Фельдман

Сражение обезьяны с крабом. Перевод Л. Ермаковой

Любовный роман. Перевод В. Гривнина

Холод. Перевод H. Фельдман

Обрывок письма. Перевод Н. Фельдман

Ранняя весна. Перевод Л. Ермаковой

Лошадиные ноги. Перевод Н. Фельдман

У моря. Перевод В. Гривнина

Хунаньский веер. Перевод Л. Лобачева

День в конце года. Перевод В. Гривнина

Поминальник. Перевод Н. Фельдман

Некий социалист. Перевод Н. Фельдман

Из «Слов пигмея». Перевод Н. Фельдман

Из заметок «Тёкодо». Перевод Н. Фельдман

Диалог во тьме. Перевод Н. Фельдман

Горная келья Гэнкаку. Перевод Н. Фельдман

Миражи, или У моря. Перевод Л. Лобачева

В стране водяных. Перевод А. Стругацкого

Сон. Перевод В. Гривнина

Зима. Перевод Л. Лобачева

Три окна. Перевод В. Гривнина

Зубчатые колеса. Перевод Н. Фельдман

Жизнь идиота. Перевод Н. Фельдман

Комментарии

В весенний вечер padre Organtino в одиночестве, волоча длинные полы сутаны, прогуливался в саду храма Намбандзи.

В саду между соснами и кипарисовиками были посажены розы, оливы, лавр и другие европейские растения. От распускающихся роз в слабом лунном свете, струившемся между деревьями, растекался сладковатый аромат. Это придавало тишине сада какое-то совсем не японское странное очарование.

Одиноко прохаживаясь по дорожкам, усыпанным красным песком, Органтино углубился в воспоминания. Главный храм в Риме, гавань Лиссабона, звуки рабэйки, вкус миндаля, псалом «Господь, зерцало нашей души» — такие воспоминания вызывали в душе этого рыжеватого монаха тоску по родине. Чтобы разогнать тоску, он стал призывать имя дэусу. Но тоска не проходила, мало того, чувство угнетенности становилось все тяжелее.

«В этой стране природа красива, — напоминал себе Органтино. — В этой стране природа красива. Климат здесь мягкий. Жители... но не лучше ли негры, чем эти широколицые коротышки? Однако и в их нраве есть что-то располагающее. Да и верующих в последнее время набралось десятки тысяч. Даже в этой столице теперь возвышается такой дивный храм. Выходит, что жить здесь пусть и не совсем приятно, но и не так уж неприятно? Однако я то и дело впадаю в уныние. Мне хочется вернуться в Лиссабон, мне хочется отсюда уехать. Только ли из-за тоски по родине? Нет, не только в Лиссабон, — если б я имел возможность покинуть эту страну, я поехал бы куда угодно: в Китай, в Сиам, в Индию... Значит, не только тоска по родине причина моего уныния. Мне хочется одного — как можно скорее бежать отсюда... Но... но в этой стране природа красива. И климат мягкий...»

Органтино вздохнул. В это время его взгляд упал на видневшийся между деревьями мох. И он поднял белевший среди мха цветок сакура. Сакура! Органтино почти с испугом всматривался в полутемные просветы между деревьями. Там между несколькими вееролистными пальмами как туман белели цветы плакучей сакура.

— Храни нас господи!

Органтино готов был защитить себя крестным знамением. На мгновение цветущая в сумерках плакучая сакура показалась его глазам жуткой. Жуткой... нет, скорее эта сакура встревожила его, как будто перед ним предстала сама Япония. Но он тут же понял, что в этом нет ничего странного, что это обыкновенная вишня, и, пристыженно усмехнувшись, усталой походкой тихонько побрел по тропинке.

Через полчаса он в главном приделе храма Намбандзи возносил молитвы дэусу. Там было пусто, только с купола свешивалось паникадило. При свете паникадила на стенной фреске святой Михаил и дьявол сражались из-за трупа Моисея. Но не только величавый архангел, а и рассвирепевший дьявол в этот вечер, может быть, из-за тусклого света, казались красивее, чем обычно. А может быть, так казалось из-за струившегося аромата свежих роз и ракитника. Стоя за алтарем на коленях со склоненной головой, Органтино горячо молился: