Мне было очень грустно, только что потеряв Умслопогаса, известного впоследствии под прозвищем Убийцы и Дятла. Мне еще тяжелее казалась разлука с женой и дочерью.

Четыре дня пробыл я в шалашах того племени, к которому был послан исполнить царскую волю. На пятое утро я собрал всех, сопровождавших меня, и мы снова направили стопы свои к краалю царя. Пройдя некоторое расстояние, мы встретили отряд воинов, приказавших нам остановиться.

– Что надо вам, царские слуги? – смело спросил я их

– Слушай, сын Македамы! – ответил их посредник. – Ты должен передать нам жену твою Макрофу и твоих детей, Умслопогаса и Наду. Таков приказ царя!

– Умслопогас, – отвечал я, – ушел за пределы царской власти, ибо его нет в живых, жена же моя Макрофа и дочь Нада находятся у племени Сваци, и царю придется послать армию их отыскивать! С ненавистной мне Макрофой пусть царь делает, что хочет, я развелся с ней. Что же касается девушки, конечно, не велика важность, коли она умрет, – девушек, ведь много, – но я буду просить о ее помиловании!

Все это я говорил беззаботно, ибо хорошо знал, что жена моя с ребенком вне власти Чеки.

– Проси, проси милости! – сказал воин, смеясь. – Все остальные, рожденные тобой, умерли по приказанию царя!

– Неужели? – спокойно ответил я, хотя колени мои дрожали и язык прилип к гортани. – На то царская воля! Подрезанная ветвь дает новые ростки, у меня будут другие дети!

– Так, Мопо, но раньше найди жен, ибо твои умерли!

– В самом деле? – отвечал я. – Что же, и тут царская воля. Мне самому надоели эти крикуньи!

– Слушай дальше, Мопо, – продолжал воин, – чтобы иметь новых жен, надо жить, от мертвых не рождается потомство, а мне сдается, что Чека уже точит тот ассегай, который снесет тебе голову!

– Пусть так, – ответил я, – царь лучше знает. Высоко солнце над моей головой, и долог путь. Убаюканные ассегаем крепко спят!

Так говорил я, отец мой, и правда, тогда мне хотелось умереть. Мир после всех этих утрат был пуст для меня.

После допроса моих спутников о правдивости моих показаний двинулись в путь, и дорогой я постепенно узнал все, что произошло в царском краале.

Через день, после моего ухода, лазутчики донесли Чеке, что вторая жена моя Ананди занемогла и в беспамятстве повторяет загадочные слова. Когда зашло солнце. Чека взял с собой трех воинов и пошел с ними в мой крааль. Он оставил воинов у ворот, приказав им не пропускать никого ни туда, ни обратно, а сам вошел в шалаш, где лежала больная Ананди, вооруженный своим маленьким ассегаем с рукояткой из алого царского дерева.

Случилось так, что в шалаше находились Унанда, мать Чеки, и Балека, сестра моя, его жена, пришедшие поласкать Умслопогаса. Но, войдя в шалаш, они нашли его полным других моих жен и детей. Тогда они отослали всех, кроме Мусы, сына больной Ананди, того самого мальчика, который родился восемью днями раньше Умслопогаса, сына Чеки. Задержав Мусу в шалаше, они стали ласкать его, так как боялись, что иначе равнодушие их ко всякому другому ребенку, кроме Умслопогаса, возбудит подозрение остальных жен.

Когда они так сидели, в дверях вдруг мелькнула чья-то тень, и сам царь подкрался к ним. Он увидел, как они нянчились с ребенком Мусой, а когда они узнали царя, то бросились к его ногам, славя его. Но он угрюмо улыбнулся и велел им сесть. Потом обратился к ним со словами:

– Вас поражает, Унанда, мать моя, Балека, моя жена, почему я пришел сюда в шалаш Мопо, сына Македамы? Хотите, скажу вам: его я отослал по делу, а мне сказали, что его жена Ананди занемогла. Не она ли там лежит? Как первый врач в стране, я пришел излечить ее, знайте это, Унанда, мать моя, Балека, жена моя!

Так говорил он, оглядывая их и понюхивая табак с лезвия своего маленького ассегая; но они дрожали от страха, так как знали, что когда Чека говорит кротко, замышляет смерть. Унанда, Мать Небес, ответила ему, что они рады его приходу, ибо его лекарство наверное успокоит больную.

– Конечно, – сказал он, – меня забавляет, мать моя и сестра, видеть, как вы ласкаете вот этого ребенка. Будь он вашей крови, вы не могли бы его любить больше!

Опять они задрожали и молились в душе, чтобы только что заснувшая Ананди не проснулась и не стала бормотать в бреду безумных слов. Молитва их была услышана не небом, а землею, так как Ананди проснулась, услыхала голос царя, и ее больное воображение остановилось на том, кого она принимала за царского сына.

– Ага, вот он! – сказала она, приподнимаясь и указывая на собственного сына Мусу, испуганно прижавшегося в углу шалаша. – Поцелуй его, Мать Небес, приласкай. Как звать его, щенка, накликавшего беду на наш дом? Он сын Мопо от Макрофы!

Она дико захохотала и опрокинулась на свою постель из звериных шкур.

– Сын Мопо от Макрофы? – проговорил царь. – Женщина, чей это сын?

– Не спрашивай ее, царь! – закричали обезумевшие от страха мать и жена Чеки, бросаясь ему в ноги. – Не слушай ее, царь! Больную преследуют дикие мысли, не годится тебе слушать ее безумные речи. Должно быть, околдовали ее, ей снятся сны!