Внутри на каждой стене и на каждом столе – дикое месиво предметов искусства. На перилах лестницы висят знамена с надписями на языках, которые я даже не узнаю. Повсюду какие-то дощечки с латынью, прямо в столешницах вырезаны греческие слова. Во всех дверных косяках торчат игральные карты. У дома какая-то гнетущая атмосфера. Будто это замок или тюрьма.

– Симпатичное местечко. – Если ты поклонник Инквизиции.

– Доктору нравится.

Карлика спустили с поводка, и теперь он пялится на меня огромными от любопытства глазами, как какой-то дикий детеныш.

– Оно говорит? – Даже не знаю, когда за эту поездку перестал думать о Болване как о человеке. Ну никак не лепится к нему «он».

– Нет, – отвечает Арчи.

Доктор Нейман сидит за столом в комнате, назвать которую просто библиотекой язык не повернется. Комната высотой в два этажа, от пола до потолка тянутся книжные полки. Повсюду, куда хватает глаз, разбросаны книги, свитки, блокноты. Через каждые три метра у стен торчат лестницы.

Нейман – высокий мужик с широкими скулами. Старше меня. Может быть, за пятьдесят. Трудно сказать. В хорошей форме. Я бы даже назвал его шустрым. Седые волосы, аккуратная эспаньолка.

– Мистер Сандей, – здоровается он, расплываясь в улыбке. Встает, проходит по комнате и жмет мне руку, да так, будто хочет выжать сок из яблока. – Вы не представляете, как я рад, что вас нашли. Я ужасно беспокоился. – На его роже так и написана забота, как у любящего дедули. – Мне очень жаль, что с вами такое приключилось. Наверное, это сущий кошмар.

– Бывали деньки и получше.

– Несомненно. Прошу вас, присаживайтесь.

В комнате полно стульев, но большинство из них завалено картами и книгами. По всем поверхностям разбросаны толстые пачки бумаг и пергаментные свитки. В воздухе висит тяжелый запах старых книг и пыли.

Нейман убирает с какого-то стула все, что на нем лежит, бросает в кучу на пол и пинком отодвигает в сторону. Я сажусь, он присаживается на угол стола.

– Арчи мне все уши прожужжал, что вы можете мне помочь, – говорю я.

– Я и правда могу, – отвечает Нейман. – Но сначала, простите мне мою грубость, вынужден спросить: когда вы в последний раз, эм-м, ели?

– Бургер вчера.

– Я несколько не об этом.

– Пару часов назад, – говорю я. – Убил проститутку в Голливуде.

Он кивает:

– Прекрасно, прекрасно. Тогда у нас есть немного времени. А время сейчас очень важно. Вы съели ее сердце, верно?

Прекрасно?

– Ага. И что-то там еще.

У Неймана задумчивый вид, будто он что-то просчитывает.

– Это важно, – говорит он наконец. – Что вы сделали с телом?

– Всадил пару пуль ей в голову, когда она начала жевать своего сутенера. Потом отвез обоих в щебневый карьер и перемолол в пыль.

Он, кажется, удивлен:

– Надо же. Да, это должно сработать. Какой творческий подход! Очень впечатляет. А это великолепный признак.

– Хорош мне дерьмо впаривать, док. Это великолепный признак чего? И можете вы мне помочь или нет?

– Мистер Сандей, что вы знаете о своем состоянии?

– У меня тяжелый случай кожных болячек и дурацкая тяга жрать проституток, – отвечаю я. – И еще я труп.

– В целом, верно, – замечает Нейман. – Однако это еще не все. Полагаю, вам известно о камне? – Я киваю, и он продолжает: – Прекрасно, прекрасно. Всегда знал, что Джаветти не умеет держать рот на замке.

– Вы с ним знакомы? – взвиваюсь я.

– Только понаслышке. У него сложилась определенная репутация. Теперь о камне. На случай, если вы еще сами этого не выяснили, камень – ключ ко всему. Именно он сделал вас таким. Между вами есть связь, однако она неидеальна. Чтобы оставаться в таком виде, вам необходимо питаться. Улавливаете, к чему все идет?

– Так вы узнали, что я ел, – отвечаю я.

Если бы они нашли меня в процессе разложения, эта беседа вряд ли была бы диалогом. С кучей невнятных «гррр» и «аррхх» с моей стороны.

– Именно. Вы неизбежно должны были кого-то сегодня убить.

– То бишь теперь я буду жрать людей направо и налево? Так, что ли?

Нейман смеется:

– Полагаю, вы могли бы. Однако мы можем кое-что предпринять по этому поводу. Я могу вернуть вам то, что у вас отобрали.

– Не уверен, что хочу все вернуть. Джаветти предлагал мне кое-что исправить. О сердцах, правда, даже не заикнулся, но сказал, что может избавить меня от необходимости распадаться на части. – Я, конечно, приврал, к тому же сам не верю, что ему это по зубам. – А как насчет вас, док? Вам это по зубам?