Он выпрямился, держа в пальцах прозрачный круглый камень величиной чуть меньше кулака. Камень полежал у него на ладони и вдруг захрапел, как испуганная лошадь. Пузан даже подскочил от неожиданности.

— Это магический кристалл, — сказал он. — Я его помню. Значит, этруски не взяли его с собой…

— Значит, — сказал Синяка. Сейчас он не хотел думать о том, что — или кого — этруски не взяли с собой.

Пузан сунулся лохматой головой ему под руку.

— И чего он там показывает?

— Как всегда, Ахен… Там ничего интересного, Пузан. Кавалерийский смотр на плацу. Убери башку…

— Как угодно-с.

Пузан разобиделся.

Синяка вышел из дома, держа кристалл в руке, побродил немного возле крыльца, потом сел и задумчиво уставился на ствол старой сосны, росшей шагах в пятнадцати от порога.

Вот там он и стоял в тот день, когда Торфинн по его просьбе привел сюда, на сопку, Завоевателя Косматого Бьярни. Синяка ненавидел этого Бьярни. Его и остальных вождей Завоевания — Бракеля Волка и Альхорна Рыжебородого. Если бы он мог, он бы всех их послал на растерзание Подземному Хозяину. Но Альхорн к тому времени уже ушел из города на юг, а Бракель был убит во время мятежа. Оставался Бьярни, и уж он-то получил сполна.

Синяка прикрыл глаза и снова увидел его — загорелого до черноты, коренастого человека лет сорока пяти с длинными смоляно-черными волосами. Он был связан. Рыча от ярости, он осыпал своих врагов оскорблениями, поливал их зловонной бранью, он бахвалился своей жестокостью и смеялся над их нерешительностью. А они все смотрели на пирата, и никто не мог взять на себя это, казалось бы, простое дело: пристрелить его.

Никто.

Ни этрусские боги, ни маленький демон, трусоватый и заносчивый, ни Анна-Стина Вальхейм, ни Великий Магистр Ларс Разенна…

Бьярни от души потешался над ними, а Торфинн наблюдал за всем этим отстраненно и насмешливо. Наконец, Черный Маг, встретившись с Синякой взглядом, еле заметно пожал плечами. Это было уж слишком. Юноша забрал пистолет у растерянного Ларса и, пока силы Элизабет не успели помешать ему, выпустил заколдованную пулю в своего врага. И в тот миг, когда Бьярни, заливаясь кровью, обвис на руках этрусских демонов, Синяка отчетливо понял: Косматый не умер. Он увидел это так ясно, словно кто-то дал ему книгу с картинкой. И Синяка дрогнул. В тот же миг осуждение миров Элизабет хлестнуло его, и неудержимая тошнота подступила к горлу. А Разенна подумал: это оттого, что мальчик совершил убийство, — и посмотрел сочувственно.

Вместе с заколдованной пулей Синяка выпустил в миры Элизабет большое Зло. И это Зло до сих пор бродит где-то поблизости…

Он помотал головой. Что толку об этом думать? Он ушел от людей, он расстался со всеми своими друзьями, он отказался от власти, от знания, от роскоши. Все, что у него есть теперь, — это полуразвалившийся дом, книга, которую он не может прочесть, и магический кристалл. И еще этот несчастный Пузан, прилипший к нему неизвестно из каких соображений, но вполне искренне.

Пузан вылез из хибары и прищурился на ярком свету.

— Иди сюда, — велел Синяка.

С тяжелым вздохом великан примостился поблизости.

Так они посидели немного рядом на горячей траве: полуголое чудище, мощный бело-розовый торс которого был испещрен старыми шрамами, и стройный смуглый человек в синей стеганке, ростом достигавший великану до локтя. Оба имели вид подозрительный и бродяжный; появись они в городе, их арестовали бы самое большее через час.

— Эх, — сказал, наконец, Пузан, — гляжу я на вас, господин Синяка, и удивляюсь… Великий маг, чародей, последний, можно сказать, отпрыск такой славной фамилии… Ну как вы живете? Шляетесь, прости меня Ран, как босяк какой-то. Одеты в обноски, тьфу! Питаетесь чем попало… Вон Торфинн — посмотрели бы, как живет. Вот кто умеет устроиться: и замок тебе, и слуги, и мозельское винище, откуда только берет, бочка ненасытная. А ведь вы ему не чета, вы ведь выше бери, господин Синяка. Подумали бы о себе. Вот хотя бы жилище. — Он обернулся к хибаре. — Да разве вам в таком доме надо жить? Вам же во дворце надо жить, это самое маленькое. Вы можете сотворить дворец?

— При чем тут дворец?

— Нет, вы скажите, — вцепился Пузан. Его, видимо, очень увлекла эта новая идея. — Можете или нет?

— Могу.

— Так в чем же дело? Раз-два, наколдовали бы тут чего-нибудь эдакое, с башнями. Вы же всемогущий.

— Пузан, — устало сказал Синяка, — разве всемогущество в этом: наколдовать себе замок, много еды и прислуги?

Пузан поморгал.

— А чего, — сказал он и упрямо наклонил голову. — Еда и все такое — очень даже неплохо.

— Неплохо, — согласился Синяка, — только зачем? Мы с тобой добудем все это без всякого колдовства. И дом починим.

Великан заметно приуныл. Не желая замечать этого, Синяка продолжал:

— Поверь, Пузан, к моему всемогуществу это не имеет ни малейшего отношения. Когда ты действительно можешь все, тебе не нужно за одну ночь создавать хрустальный дворец, чтобы доказывать свою силу всем и каждому.

— И то правда, — согласился Пузан, — зачем этим идиотам еще что-то доказывать? А вот просто жить в такой хоромине — это можно.

Синяка улыбнулся и хлопнул его по могучему плечу.

— А для того, чтобы просто жить, хватит и хибары.