– А внуки у вас большие? – поинтересовалась Лия.

– Еще дошколята. В этом году у нас всю зиму жили. Как весна пришла, жена с ног сбилась. Им простор подавай. А перед Пасхой мы их никуда не выпускали. Мало ли что! Зато теперь у нас тишина и покой. Сами увидите, Лиечка.

Утром выспавшаяся Лия, стоя у окна на втором этаже в ночной сорочке, наблюдала за мальчишками, которым Костя предложил вместо душа два ведра колодезной воды. Сам Костя, подняв ведро, как ковшик, одной рукой, вылил его себе на голову; затем второе. Накачав из колодца еще два ведра, он поставил их перед Виталиком, который окатил себе водой плечи и грудь, а потом облил не решавшегося Артура.

Лия смотрела на крепкие мышцы Кости, на стройную фигуру Виталика, на кожу Артура, цвета топленого молока, на чистое небо, на робкие светло-зеленые листочки, чувствовала запах пирогов из кухни, прислушивалась к доносившемуся из радиоприемника маршу:

Глаза ее сияли радостью. Это был ее мир. Ей предстояло покорить его, и она верила в удачу.

В воскресенье Лия с Виталиком вернулись в Москву. Их проводили не раньше чем Лия положила в сумку пироги, сладкие булочки и хлебцы из пресного теста. Марк Аронович обменялся с ней номерами телефонов. На даче остался Артур, он решил еще на один день задержаться у Кости.

«Спиной Портос, Арамис и Лильбон чувствовали направленные на них три шпаги. Они спускались по улице, сопровождаемые шестью кардинальскими гвардейцами, не в силах вымолвить ни слова.

Первым пришел в себя Портос. Поравнявшись с переулком, он споткнулся и чуть не упал. Шедший позади гвардеец едва не налетел на него, приблизившись на опасное расстояние вытянутой руки Портоса.

Портос, не оборачиваясь, выбросил руку назад. Лицо гвардейца, встретившись с мощным кулаком Портоса, перекосилось, а его хозяин выронил шпагу и, шевельнув губами, без звука осел на землю. Шпага, звякнув, покатилась по мостовой. Той доли секунды, на которую не преминули отвлечься гвардейцы, хватило Арамису, чтобы завладеть упавшим оружием.

Аильбон бросился бежать в переулок, за ним Портос. Пока отставшие выхватывали шпаги, Арамис успел заколоть ближайшего к нему вооруженного человека и бросился догонять товарищей.

Один из гвардейцев склонился над раненым, остальные пробежали несколько шагов по темному переулку, но дальше преследовать не решились и вернулись подсчитывать потери. Впрочем, счет долгим не был: один серьезно ранен, другой в глубоком нокауте».

«Как изменились люди с той поры, – подумал Артур. – Для мушкетеров это была обычная стычка, о которой и говорить-то не стоит. Портос за тридцать лет имел только официальных дуэлей около ста девяноста, не считая случайных встреч, и признавал при этом, что у д’Артаньяна дуэлей и стычек было гораздо больше».

Артур припомнил, как в юности, в назревавшей драке, один из его товарищей достал из кармана авторучку с металлическим колпачком. В темноте колпачок сверкнул стальным лучиком, кто-то крикнул: «Нож!» – и противники отступили.

Да нет, пожалуй, люди не изменились. Времена меняются. В Отечественную ходили в штыковую атаку, в первые месяцы войны, даже генералы, прошедшие в молодости школу Первой мировой.

Когда красную кавалерию бросили на немецкие танки, танкисты схватились за фотоаппараты. Такое в истории бывает не часто, пожалуй, можно припомнить только победу кавалерии в 1794 году над голландским флотом.

Тогда полк французских гусар с ходу атаковал вмерзшие в лед корабли противника. Но это было блестящее использование подходящего случая. А в холодной России солдату выдавалась памятка, как воевать против немецкого танка, используя шанцевый инструмент, лопату, другими словами.

Что сказать? Россия… Не объять ее. Жара, пыль, дороги, напоминающие болота, снега, лютый мороз и русский солдат, поднимающийся с лопатой против танка. Он выгнал Наполеона и вошел в Париж. Он выгнал Гитлера и вошел в Берлин. Медленно запрягает, но быстро ездит, никому не угрожает, но ведает чувство справедливого гнева, часто преданный и проданный, но никогда не мстящий. Он поднимается, услышав стон матери Родины, не склонный приписывать себе победы и горько переживающий свои поражения.

– Костя, почему так долго на Руси было татаро-монгольское иго?

– Вообще-то, я не специалист по русскому средневековью. Но, знаешь, есть такой историк, Гумилев, так вот, если ему следовать, получается, что теория о монголо-татарском иге не имеет под собой никаких фактических оснований.

– Как это?

– Суди сам, религия и культура расцвели. Появилось множество монастырей, в них созданы иконописные шедевры. Даже язык стал классическим. Такое впечатление, что монголы не завоевывали Древнюю Русь, что Великая Русь и Монголия – это просто название одного и того же государства.

– А города кто осаждал?

– А Ла-Рошель кто осаждал? – вопросом на вопрос ответил Костя. – Кочевники с востока? Верховный правитель оружием смиряет непокорных вассалов. Обычное дело.

– Значит, татаро-монгольское иго – это миф.

– Не буду этого исключать. Но если это так, он создан не народом, а историками.

– Не понял. Зачем?

– Мало ли зачем? Например, чтобы оправдать династические претензии. В Европе власть Меровингов была узурпирована Каролингами, в России Рюриковичей тоже сменили Романовы. При них и писалась история.