Пришла директива сверху: сеять лён. Стали сеять лён. Теребаевцы убирали лён руками. Руками теребили его, вязали в снопы. Снопы составляли в суслоны – ставили, прислоняя верхушками, по четыре штуки и сверху, вверх тормашками, ставили пятый сноп. Так, в суслонах, они и стояли в поле, продуваемые всеми ветрами, до той поры, пока не приедут на конных телегах колхозники, не увезут их и не складируют в скирду, напоминавшую издалека огромную копну сена.

По директиве сверху, уездными властями было решено построить в колхозе имени Фрунзе льнозавод. Вскоре в живописной излучине речки Кипшеньги, на её правом берегу, началась стройка.

В ней принимали участие мастеровые мужики из окрестных деревень – Теребаева, Вырыпаева, Буракова, Самылова, Тарасова, Мякишева. Ну и, конечно же, деревни Подол, расположенной всего в четырехстах метрах от стройки в пойме реки Кипшеньги, на самом её берегу – так близко от воды, что в весеннее половодье вода подходила вплотную к домам и нередко подтапливала хранящуюся в подвалах картошку.

В ходе строительства кирпичных стен льнозавода ощутили острую нехватку кирпича, который обычно завозили в период навигации, на баржах, из Великого Устюга. В уездном центре было решено разобрать на кирпичи для льнозавода Те-ребаевскую церковь, стоявшую чуть ниже его по течению реки.

Теребаевская церковь располагалась на противоположном от деревни берегу.

Рядом с ней – погост, последнее пристанище закончивших путь земной жителей окрестных деревень.

Церковь была старинной – сколько в точности ей лет и когда её строили, никто толком не знал. Всё уходило в глубокую старину, в глубь веков. До революции в ней велась служба. Крестили, венчали, отпевали – всё, как положено.

Но после Октябрьской революции и гражданской войны церковь пришла в запустение. Священники были арестованы и куда-то сосланы, кресты с колоколами сняты и увезены в неизвестном направлении. А иконостас с иконами, книги и прочие церковные атрибуты были тогда то ли экспроприированы, то ли разворованы.

Униженная и оскорблённая, поруганная неблагодарными людьми, красавица-церковь с молчаливой грустью возвышалась над округой и, казалось, с сожалением и грустью смотрела на потерявших стыд и разум многих людей…

Желавших разбирать церковь на кирпичи нашлось с избытком. В основном это была молодёжь, одурманенная атеистической пропагандой. "Религия – опиум для народа", этот лозунг тех, кто собою решил подменить и бога, и веру, был принят прежде всего обиженной, не нашедшей себя в жизни частью общества, желавшей выделиться во что бы то ни стало среди других.

Таким был и удалый и бесшабашный парень лет семнадцати по имени Пашка. Воспитывался он у тётки – сестры матери. Мать его рано умерла от тифа, а её муж-пьянчужка отбывал длительный срок в тюрьме, и переписка с ним давно уж не велась.

Сформированная бригада по разборке церкви на кирпичи, вооружённая ломиками, фомками, молотками, кувалдами и зубилами, принялась за работу.

Добротная кладка, сделанная по старинным рецептам, с добавкой в известь и молока, и куриных яиц, связывала кирпичи настолько прочно, что летели искры, металл плющился, кирпичи рассыпались, теряя форму. Терялся и смысл всей работы.

Разбирали церковь сверху, что было очень опасно. Самые отчаянные забрались наверх, где раньше был колокол, отбивали кирпичи в проёмах звонницы.

Особенно хорохорился друг Пашки – одинокий, вечно пьяный молодой мужик Митька, который при этом курил и вовсю ругался матом. Закончилось его старание падением с огромной высоты.

Разбился он насмерть. Работы были приостановлены. Старики, глядя на Пашку и других членов бригады, плевались, крестились, не вступали с ними в разговоры.

Через месяц где-то наверху, в уездном центре, а может быть, и выше, было решено взорвать церковь, а затем уже разобрать на кирпичи, потому что строительство льнозавода замедлилось, а до следующей навигации ждать ещё больше полугода.

И, если будет завезён кирпич, то его надо возить к стройке на конных подводах за шесть вёрст. С пристани Подываково, что на реке Юг, которая бывает судоходной не больше двух недель в году, как раз сразу после ледохода. А тут – вот он, кирпич, всего в полукилометре, бери – не хочу…

Приехали три специалиста-подрывника из уездного центра, привезли с собой взрывчатку. Нашлись и добровольные помощники. Первым среди них был Пашка.

Взрывчатку закладывали три раза.

Первый раз рвануло так, что вылетели стёкла в соседних домах. Но церковь устояла.

Во время второго взрыва куски кирпичей разлетались в разные стороны, в том числе падали в воду, образуя огромные круги, медленно расплывавшиеся по речной глади реки Кипшеньги, соединяясь с другими кругами.

На третий раз колокольня церкви осела, накренилась медленно и рухнула, подняв облако пыли… Людей не было. Все куда-то исчезли… сидели дома и молились, глядя с надеждой на домашние иконы. И только у полупьяных подрывников, у Пашки и его немногих друзей был весёлый взгляд и восторг, и какое-то временное просветление, а за ним какое-то замешательство, какое-то ощущение совершённого греха и предчувствие неизбежной расплаты.