Шрифт:
* * *
В[асилевский] страшно ослабел. Человек, который имел чутье, начал его терять в СССР. Это, конечно, будет гибелью. Голова полна проектами, один из которых совершенно блистателен. У них у всех нет американского подхода: достаточно сказать один раз, и я уже понял. Понял. Мысленно его гипнотизировал, чтобы он делал, но так как я в этом деле дилетант, то за успех не поручусь.
* * *
Он привез и показывал две из тех книжек, которые выпускало его издательство. В серии «Вожди и деятели революции» одна из них написана Митей С[тоновым] («Калинин») [284] . Другая — Бобрищев-Пушкин («Володарский»). Трудно не сойти с ума. Бобрищев пишет о Володарском [285] . Впрочем, у старой лисы большее чутье, чем у Василевского. Это объясняется разностью крови. Он ухитрился спрятать свою фамилию не за одним псевдонимом, а сразу за двумя. Старая проститутка ходит по Тверской все время в предчувствии облавы. Этот ходит плохо.
284
...написана Митей Стоновым («Калинин»)... — Речь идет о книге Дм. Стонова «М.И. Калинин», вышедшей в серии «Вожди и деятели революции» в 1925 году.
285
Бобрищев пишет о Володарском... — Книга «М. М. Володарский» вышла в 1925 году под двумя авторскими фамилиями (псевдонимами): П. Арский и Ал. Дмитриев. Своего политического цинизма Бобрищев-Пушкин и не скрывал. Еще в 1922 году, отвечая упрекавшим его в предательстве, Бобрищев писал: «Об интервенции не помышляют больше ни Ллойд Джордж, ни Милюков... Нет надежды и на внутренний взрыв... Отдайте себе отчет, господа: вы — побежденные. Другой класс пришел нам на смену, сильнее нас. Его право на революцию и на власть доказывалось неоднократно... Вы, проиграв войну, продолжаете ее вести» (Накануне, 1922,3 июня).
В[асилевский] говорит, что квартиру его описали. Вообще он въехал неудачно. Но все[-таки] поймите. Старый, убежденный погромщик, антисемит pursang пишет хвалебную книжку о Володарском, называя его «защитником свободы печати». Немеет человеческий ум. В[асилевский] говорит обо всем этом с каким-то особенным подпрыгивающим, рамо[лен]тным весельем. Был один момент, когда он мне жутко напомнил старика Арсеньева [286] . Все они настолько считают, что партия безнадежно сыграна, что бросаются в воду в одежде. В[асилевский] одну из книжек выпустил под псевдонимом. Насчет первой партии совершенно верно. Единственная ошибка всех Павлов Николаевичей и Пасмаников [287] , сидящих в Париже, что они все еще доигрывают первую, в то время как логическое следствие: за первой партией вдет совершенно другая, вторая. Какие бы ни сложились в ней комбинации — Бобрищев погибнет [288] .
286
...напомнил старика Арсеньева... — Некоторые исследователи (К.Н. Кириленко, Г.С. Файман) полагают, что имеется в виду Арсеньев Константин Константинович (1937—1919) — главный редактор «Энциклопедического словаря» и «Нового энциклопедического словаря Брокгауза — Ефрона».
287
...ошибка всех Павлов Николаевичей и Пасмаников... — Булгаков имеет в виду Милюкова П.Н. и Пасманика Д.С. как наиболее ярких представителей либерал-демократии, выступавших против силовых методов в решении «русского вопроса», а по сути боявшихся возвращения к власти русских монархистов. Булгаковская мысль о том, что «за первой партией идет... вторая», основывалась не только на страстном желании иметь в России русское национальное правительство, но и на кое-каких объективных обстоятельствах, как внутренних (экономическая разруха и возрастающее недовольство населения), так и на внешних — московские газеты постоянно публиковали сообщения о приготовлениях в стане эмиграции к новому походу. В связи с последним представляет интерес мнение такой осведомленной газеты, как еврейская «Народная мысль». 16 января 1925 года она поместила статью под названием «Европа и Москва», в которой сообщалось: «С момента появления у власти консервативного кабинета политика Англии в отношении СССР резко изменилась. В этом отношении немалую роль сыграл ревельский путч {30}, который в Лондоне называют величайшей глупостью Москвы. Чемберлен сумел как нельзя лучше ее использовать. Ему удалось убедить Эррио в несостоятельности его дружелюбной политики к СССР {31}. Врангелевский флот, благодаря его воздействию {32}, не был передан красному адмиралу Беренсу {33}, в займе тоже было отказано.
В Англии и во Франции снова серьезно помышляют о том, что наступило время для военной интервенции в Россию под руководством великого князя Николая Николаевича и генерала Врангеля, так как тяжелый внутренний кризис в стране должен быть использован для ликвидации большевизма.
Немалую роль в этом плане играет сербский король Александр... Центр этих сил — Белград...»
Но затем газета перешла к обсуждению сложностей, которые могут помешать осуществлению этого предприятия. «Не говоря уже о финансировании этого проекта, — подчеркивалось в статье, — которое может исходить только из Америки, центр тяжести лежит в украинском вопросе. Пока не получит разрешения вопрос о создании независимой Украины и о полных гарантиях того, что судьба России будет разрешена Учредительным собранием... — успех интервенции сомнителен...» Вот так-то. Оказывается, решение «русского вопроса» на основах «демократии» давно предусматривало расчленение России. Но это еще не все «сложности», ибо: «Согласится ли на это Польша? Захочет ли Румыния пересмотреть бессарабский вопрос? Действительно ли популярно имя Николая Николаевича в России?..» В заключение газета сообщила еще об одной «сложности» в осуществлении проекта: предполагаемое вовлечение в этот план Германии нереально, поскольку балтийские государства — область ее национальных интересов и она не допустит лишения их суверенитета. Таким образом, при удачном разрешении всех сложностей и успехе интервенции Россия оказалась бы в усеченных границах, фактически разделенной на несколько государств. Могли ли с этим согласиться патриотические круги России?
Что же касается «русской демократии», то она ограничивалась разработкой всевозможных проектов переустройства России. Так, тот же Д.С. Пасманик в газете «Последние новости» от 19 сентября 1924 года рассматривал принципы, на основе которых могла бы быть восстановлена демократическая Россия. Небезызвестная Е. Кускова, тщательно скрывавшая свои высокие масонские степени, многочисленные выступления сводила к следующему: «Там (в России) решается роковой спор, а мы — только помощники, мы только маленькие частицы огромного целого, которое там, в России...» (Дни, 19 сентября 1924 г.). И все эти рассуждения подкреплялись шумливым патетическим лицемерием недавних разрушителей России.
По-иному представляли свою роль нововременцы: «Русский народ — нищий, неорганизованный, безоружный и одинокий {34}... Интернационал богат, организован, вооружен до зубов, сыт. С ним почти вся „демократическая“ Европа...
Время красивых слов, призывов, убеждений — прошло. Нужно действие... Все надежды России устремлены сюда: она ждет героя, который... наперекор занесенному мечу сатаны ринется в бой...»
Но тут же раздавался вздох сомнения: «Все наши идеалы... надежды... все это без денег ничто — мертвая буква».
288
...Бобрищев погибнет... — Булгаков постоянно подчеркивал, что сменовеховцы, скатившиеся до унизительного услужения новым властям, плохо кончат. И оказался провидцем: большинство из них было репрессировано в тридцатые годы.
Забыл. Пьеса ли это, или это роман «Странник играет под сурдинку» [289] .
В[асилевский] же мне рассказал, что Алексей Толстой говорил:
— Я теперь не Алексей Толстой, а рабкор-самородок Потап Дерьмов.
Грязный, бесчестный шут.
В[асилевский] же рассказал, что Демьян Бедный, выступая перед собранием красноармейцев, сказал:
— Моя мать была блядь...
В состоянии безнадежной ярости обедал у Валентины. Vis-a-Vis помещался этот тюремный человек с Поварской. Громадная разница между ним и клопом, и напрасно еврейские девушки приравнивают. Это слишком примитивная солдатчина. Есть огромная разница: клопа давить неприятно. Примитивы этого не поймут. Никто, как свой. И свои могут напортить хуже, чем чужие, черт бы их взял!
289
...«Странник играет под сурдинку»... — Имеется в виду роман К. Гамсуна «Странник играет под сурдинку».
* * *
Записи под диктовку есть не самый высший, но все же акт доверия [290] .
* * *
Сегодня сообщение о том, что убили еще одного селькора в провинции — Сигаева. Или у меня нет чутья, и тогда я кончусь на своем покатом полу, или это интродукция к совершенно невероятной опере [291] .
* * *
Запас впечатлений так огромен за день, что свести их можно только отрывками, с мыслью впоследствии систематизировать их. День, как во время севастопольской обороны, за день, — месяц за год. Но где же мои матросы?
290
Записи под диктовку есть... акт доверия... — Булгаков очень часто диктовал тексты своих сочинений близким ему людям. Чаще всего это были жены — Любовь Евгеньевна и Елена Сергеевна. Сохранились многие рукописи писателя («Мастер и Маргарита», «Жизнь господина де Мольера», «Адам и Ева» и другие), в которых значительная часть текста написана под диктовку Л.Е. Белозерской и Е.С. Булгаковой.
291
...убили еще одного селькора... Сигаева... это интродукция к совершенно невероятной опере... — В центральных газетах в то время появилось несколько сообщений об убийствах местными жителями селькоров. 23 декабря в «Известиях» была напечатана заметка о зверском убийстве в Армавирском округе недавнего красноармейца, селькора Николая Сигаева — кулаки «раскроили ему топором голову». Булгаков усмотрел в этих сообщениях подтверждение нарастающего недовольства советской властью — «интродукцию» к освободительному движению. Но «опера» получилась совершенно иная, под названием «Коллективизация». Режиссерами и постановщиками этой «невероятной оперы» оказались не те силы, на которые уповал Булгаков, а большевики.
Самым чудовищным из всех рассказов В[асилевского] был рассказ о том, как Френкель, ныне московский издатель, в прошлом раввин (вероятно, и сейчас, только тайный), ехал в спальном международном вагоне из С.-Петербурга в Москву. Это один из крупных узлов, который кормит сейчас в Москве десятки евреев, работающих по книжному делу. У него плохонькое, но машинно налаженное дело в самом центре Москвы, и оно вечно гудит, как улей. Во двор Кузнецкого переулка вбегают, из него убегают, собираются. Это рак в груди [292] . Неизвестно, где кончаются деньги одного и где начинаются деньги другого. Он очень часто ездит в Петербург, и характерно, что его провожают почтительной толпой, очевидно, он служит и до сих пор дает советы о козе. Он мудр.
292
...Френкель... Это рак в груди... — Любопытнейший комментарий к этому отрывку дневника писателя дал современный литературовед Михаил Золотоносов. Приведем его с некоторыми сокращениями: «Дневник Булгакова 1923—1925 годов показал: к „еврейской теме“ писатель не был равнодушен. Нетрудно, например, из одной записи об издательстве Льва Давидовича Френкеля, размещавшемся в центре Москвы, вывести элементарный антисемитизм [...] Впрочем, говоря об отношении Булгакова к Френкелю, надо учесть два обстоятельства. Первое состоит в том, что ненависть к налаженному френкелевскому делу — это ненависть не просто к еврейскому делу, а к еврейскому буржуазному предприятию. Два чувства складываются, питая и усиливая друг друга. Отсюда и отношение „пролетария“ Булгакова к „машинно налаженному делу“ Френкеля, приносящему доход и сытую, обеспеченную жизнь, которой лишен писатель (можно даже предположить, что отношение Булгакова и к лозунгу „Все поделить!“ не было столь уж простым и однозначным).
Второе обстоятельство объясняет индивидуальное отношение Булгакова как разновидность достаточно распространенной в 1920-е годы в русской культурной среде оценки всплеска еврейской политической, предпринимательской активности в Москве. При всей своей писательской самостоятельности и невключенности в какие-либо литературные объединения, Булгаков не мог быть вовсе изолирован от антисемитских влияний среды» (Литературное обозрение, 1991, № 5, с. 101). К этому довольно внимательному наблюдению хотелось бы заметить, что булгаковский реализм не имеет ни малейшего отношения к антисемитизму.
* * *
Сегодня еще в ярости, чтобы успокоить ее, я перечитываю фельетон петербургского фельетониста 70-ых годов. Он изображает музыку в Павловске, и еврея изображает в презрительной шутке, с акцентом.
* * *
Богу сил!
* * *
Сейчас я работаю совершенно здоровым, и это чудесное состояние, которое для других нормально, — увы — для меня сделалось роскошью, это потому, что я развинтился несколько. Но, в основном, главном, я выздоравливаю, и силы, хотя и медленно, возвращаются ко мне. С нового года займусь гимнастикой, как в 16-ом и 17-ом году, массажем и к марту буду в форме.
* * *
Есть неуместная раздражительность. Все из-за проклятого живота и нервов. Записи о своем здоровье веду с единственной целью: впоследствии перечитать и выяснить, выполнил ли задуманное.
* * *
Порхают легкие слушки, и два конца из них я уже поймал. Вот сволочь!
26 декабря. (В ночь на 27-ое)
Только что вернулся с вечера у Ангарского — редактора «Недр». Было одно, что теперь всюду: разговоры о цензуре, нападки на нее, «разговоры о писательской правде» и «лжи». Был Вересаев, Козырев, Никандров, Кириллов, Зайцев (П.Д.), Ляшко и Львов-Рогачевский [293] . Я не удержался, чтобы несколько раз не встрять с речью о том, что в нынешнее время работать трудно, с нападками на цензуру и прочим, чего вообще говорить не следует.
293
Были: ...Никандров, Кириллов..., Ляшко и Львов-Рогачевский... — Никандров (Шевцов) Николай Никандрович (1878—1964) — писатель; Кириллов Владимир Тимофеевич (1889—1943) — поэт, Ляшко (Лященко) Николай Николаевич (1884—1953) — писатель; Львов-Рогачевский Василий Львович (1873—1930) — критик.
Ляшко (пролетарский писатель), чувствующий ко мне непреодолимую антипатию (инстинкт), возражал мне с худо скрытым раздражением:
— Я не понимаю, о какой «правде* говорит т. Булгаков? Почему [всю кривизну] нужно изображать? Нужно давать „чересполосицу“ и т.д.
Когда же я говорил о том, что нынешняя эпоха, это эпоха сведения счетов, он сказал с ненавистью:
— Чепуху вы говорите...
Не успел ничего ответить на эту семейную фразу, потому что вставали в этот момент из-за стола. От хамов нет спасения.