В письме от 10 февраля 1930 г. Николай Афанасьевич писал брату: «Прошу тебя, если это возможно, отыскать и выслать старую русскую пьесу. Название ее „Русская свадьба“, XVII-го века; автор что-то вроде Алеева... Если найдешь, сообщи».

Письма. Публикуется и датируется по автографу (ОР РГБ, ф. 562, к. 19, ед. хр. 12).

Октябрь, 1987, № 6. Затем: Письма. Печатается и датируется по машинописной копии (ОР РГБ, ф. 562, к. 19, ед. хр. 30).

Письмо это, очевидно, еще многие годы будет в центре внимания как исследователей-булгаковедов, так и различного рода «советологов», поскольку оно отражает прежде всего политические взгляды писателя того времени.

При изучении содержания письма необходимо, на наш взгляд, учитывать следующее предупреждение самого автора: «Мой литературный портрет закончен, и он же есть политический портрет. Я не могу сказать, какой глубины криминал можно отыскать в нем, но я прошу об одном: за пределами его не искать ничего. Он исполнен совершенно добросовестно».

Указывая на свои «великие усилия стать бесстрастно над красными и белыми», Булгаков не скрывает, что в пьесах «Дни Турбиных», «Бег» и в романе «Белая гвардия» присутствует «упорное изображение русской интеллигенции, как лучшего слоя в нашей стране». При этом он полагает, что такое изображение вполне естественно для писателя, «кровно связанного с интеллигенцией».

Булгаков предстает перед нами писателем, бесстрастно стоящим над классами, не одобряющим революционные потрясения, уповающим на постепенный, «естественный» путь развития страны, где интеллигенция должна играть первостепенную роль во всех областях жизни, в том числе и в перевоспитании народа.

Вместе с тем он с негодованием отвергает все клеветнические выпады, в которых содержались попытки представить писателя противником социалистического строя. В частности, это относилось к пьесе «Багровый остров», в которой писатель высмеял Главрепертком.

Письмо Булгакова было с пониманием воспринято Советским правительством. Вскоре состоялся разговор по телефону между Сталиным и Булгаковым.

Учитывая принципиальное значение этого разговора, мы считаем целесообразным привести ниже соответствующие отрывки из воспоминании Л.Е. Белозерской и Е.С. Булгаковой.

Вот как описывает это событие Л.Е. Белозерская: «Сначала о разговоре по телефону со Сталиным. На звонок подошла я. Из Центрального Комитета партии звонил секретарь Сталина Товстуха. Я позвала М[ихаила] А[фанасьевича], а сама занялась домашними делами. М[ихаил] А[фанасьевич] взял трубку и вскоре так громко и нервно крикнул: „Любаша!“, что я опрометью бросилась к телефону (у нас были отводные от телефона наушники). Я пока одна-единственная, кто слушал эту беседу. На проводе был Сталин. Он говорил глуховатым голосом, с явно грузинским акцентом и называл себя во втором лице. Он предложил Булгакову — может быть, Вы хотите уехать за границу?»

Более подробно изложен этот разговор в воспоминаниях Е.С. Булгаковой: «Когда я с ними {51} познакомилась... у них было трудное материальное положение. Не говорю уже об ужасном душевном состоянии М[ихаила] А[фанасьевича] [...] Тогда он написал письмо правительству [...]3 апреля, когда я как раз была у М. А. на Пироговской, туда пришли Ф. Кнорре и П. Соколов (первый, кажется, завлит ТРАМа {52}, а второй — директор) с уговорами, чтобы М. А. поступил режиссером в ТРАМ... А 18 апреля часов в 6—7 вечера он прибежал, взволнованный, в нашу квартиру (с Шилевским) на Бол. Ржевском и рассказал следующее. Он лег после обеда, как всегда, спать, но тут же раздался телефонный зверок и Люба {53} его подозвала, сказав, что из ЦК спрашивают.

М. А. не поверил, решил, что это розыгрыш (тогда это проделывалось), и взъерошенный, раздраженный взялся за трубку и услышал:

— Михаил Афанасьевич Булгаков?

— Да, да.

— Сейчас с Вами товарищ Сталин будет говорить.

— Что? Сталин? Сталин?

И тут же услышал голос с явно грузинским акцентом:

— Да, с вами Сталин говорит. Здравствуйте, товарищ Булгаков (или — Михаил Афанасьевич — не помню точно).

— Здравствуйте, Иосиф Виссарионович.

— Мы Ваше письмо получили. Читали с товарищами. Вы будете по нему благоприятный ответ иметь... А может быть, правда — Вы проситесь за границу? Что мы Вам очень надоели?

(М. А. сказал, что он настолько не ожидал подобного вопроса — да он и звонка вообще не ожидал — что растерялся и не сразу ответил):

— Я очень много думал в последнее время — может ли русский писатель жить вне родины. И мне кажется, что не может.

— Вы правы. Я тоже так думаю. Вы где хотите работать? В Художественном Театре?

— Да, я хотел бы. Но я говорил об этом, и мне отказали.

— А вы подайте заявление туда. Мне кажется, что они согласятся. Нам бы нужно встретиться, поговорить с Вами.

— Да, да! Иосиф Виссарионович, мне очень нужно с Вами поговорить.

— Да, нужно найти время и встретиться, обязательно. А теперь желаю Вам всего хорошего».

Разговор по телефону со Сталиным безусловно сыграл положительную роль в дальнейшей жизни писателя.

Е.С. Булгакова в связи с этим вспоминает: «На следующий день после разговора М. А. пошел в МХАТ и там встретили с распростертыми объятиями. Он что-то пробормотал, что подает заявление

— Да боже ты мой!.. Да вот хоть на этом (и тут же схватили какой-то лоскуток бумаги, на котором М. А. написал заявление и его зачислили ассисентом-режиссером в МХАТ)».