Шрифт:
И она исчезла, оставив его удивляться неожиданному уколу одиночества и разбираться, какой порыв заставил его обратиться к ней в интимном наклонении, предназначенном для родственников. Или любовников.
Глава 7
Дверь закрылась со вздохом, эхом повторившим ее собственный, и Мири резко повернулась, бросив палку-стилет на стол.
«Отвратительная игрушечка, — подумала она, морща нос. Ее рука легла на рукоять пистолета, висящего на бедре. — Вот он не менее смертоносен, но чем-то… чище? Прямее? Или просто меньше требует… чувства?»
Она беспокойно шевельнулась, а потом заметила свое отражение в зеркале у кровати и показала себе язык.
«Мири Робертсон, девушка-философ», — с иронией подумала она.
«Иланиа фррогудон…» Негромкий голос Крепкого Парня эхом прозвучал в ее голове, и она застыла, прикусив нижнюю губу.
Лиадийский язык был древен, неизмеримо древнее, чем пестрое собрание диалектов, претендовавших на звание земного языка, и имел две формы: высокую и низкую. Высокий лиадийский использовался для того, чтобы общаться в основном с посторонними — например, с коллегами по работе, незнакомцами, дальними знакомыми и продавцами в магазинах. На низком лиадийском обращались к родственникам, к старым друзьям, к детям… И никогда — к людям, которых считали расходным материалом.
Но Крепкий Парень два раза начинал движение, которое убило бы ее — автоматически, умело. Возможно, рядом с ним она уже с десяток раз была на волосок от смерти: ей понадобилось время, чтобы понять, что должна была скрывать маска безобидной вежливости, которую он порой надевал.
Его другое лицо — с подвижными бровями и светлыми улыбками — было лицом человека, который любит смеяться и легко умеет извлекать трогающие сердце мелодии из сложной клавиатуры омнихоры. Это было лицо человека, которого приятно знать. Лицо друга.
Напарника.
Она подошла к кровати и медленно улеглась, заставив натренированные мышцы расслабиться.
— Разведчик — это не шпион, — сообщила она потолку. — А люди — не инструменты.
Она закрыла глаза. Разведчики, подумала она. Разведчики ближе всего к героям… А он сказал — разведчик-первопроходец. Лучший из лучших: пилот, исследователь, лингвист, культуролог, ксенолог. Талантливый, гибкий, бесконечно находчивый. Будущее планеты зависело только от его слова. Будет ли она заселена? Открыта для торговли? Подвергнута карантину?
Мири открыла глаза.
— Разведчики нужны для того, чтобы все скреплять, — пояснила она потолку. — А шпионы нужны, чтобы все растаскивать.
А что он ей нес насчет инструментов!
Она перевернулась, спрятав голову в сцепленные руки, и заново пережила недавние минуты, когда она поняла, что он собирается броситься на нее, перепрыгнув через омнихору.
«Боги, вот это скорость!» — подивилась она.
Судзуки и Джейс отдали бы все боевые выплаты, полученные за годы, чтобы залучить такую скорость в свой отряд, не говоря уже о мозгах, которые этой скоростью управляли.
Но хватит о его мозгах. Она не понимала, почему он удержал себя в те моменты, когда она видела в его глазах свою смерть. Она не понимала, почему он доверил ей этот смертоносный клинок, почему говорил с ней… И на секунду она усомнилась в том, что он в своем уме.
Возможно, он просто псих.
«А от психов надо стараться держаться как можно дальше», — сказала она себе.
Она перекатилась на колени в центр огромной кровати, собралась, чтобы спрыгнуть на пол. «Пора делать ноги, Робертсон. У тебя ума не хватит, чтобы разобраться в этой мешанине».
— Иди! — крикнула она себе еще через секунду, но не сдвинулась с места.
К черту Мерфа и деньги. К черту Хунтавас и их идиотскую вендетту. И тем более к черту фразу, сказанную на языке, который, может, и был родным для ее бабки, но не был родным для нее самой.
Да, и что потом? К черту человека, который уже два — нет, четыре — раза спас ей жизнь?
«Ты дура, Робертсон, — яростно сказала она себе. — Ты еще психованнее, чем он».
— Угу, ну, это же работа, — произнесла она вслух, чуть ссутулившись. — Я хоть чем-то занята.
Она сделала кувырок и приземлилась на ноги. По дороге в ванную она остановилась у стола и взяла небольшую деревянную палочку. Ее так легко спрятать… Она вспомнила Пустошь и один из многих случаев, когда такое приспособление было бы желанной защитой. Перед ее мысленным взором промелькнуло лицо, которое она не видела уже много лет, — и ее рука автоматически дернулась. Клинок вырвался на свободу, бесшумный и готовый к бою.
— А, какого дьявола, — пробормотала она, сложила нож и унесла его с собой в ванную.