Я вскинул голову и спросил:

– Ваше преосвященство… Жерар Светоносный?

Похоже, удалось и мне его удивить.

– Да, брат мой. Какая превосходная была бы паства, не правда ли? – вопросил епископ у второго охранника. – Не состоит ли мой долг в том, чтобы пролить на эти заблудшие души свет веры? – Охранник скорчил рожу, долженствующую обозначать радость и дружелюбие. – А сходи-ка, брат Луи, за бутылочкой хорошего вина. Моего вина, с моего виноградника.

Вышел и второй охранник. Мы остались втроем.

– Не имею чести быть знакомым, – вежливо сказал епископ Жерар Антуану.

– Соломон, торговец пряностями… – начал было Антуан, но на лице епископа появилась улыбка: будто скалу ущельем раскололо. – А, одиннадцать проклятых! – в сердцах воскликнул старик. – Антуан, граф Лионский!

– Это вы автор патента «Приспособление для защиты стекол кабины от замерзания»? – живо поинтересовался Жерар.

Антуан удивленно уставился на него. Буркнул:

– Да.

– Меня, помнится, удивило – как пришла вам в голову столь странная мысль? Поливать стекла спиртом?

– Мы базировались на севере. Выпивки все время не хватало, – коротко ответил Антуан.

Епископ Жерар Светоносный захохотал:

– А патент на новую систему сброса ракетных толкачей?

– Мой друг разбился насмерть, когда у него не отделился один толкач.

Жерар сразу же замолчал, склонил голову:

– Все мы в руках Божьих. И через нашу смерть он спасает новые жизни…

– Что вы собираетесь с нами делать, ваше святейшество? – резко спросил Антуан. – Я старый человек и с возрастом приобрел некоторую нетерпеливость.

– Я не знаю, – вроде бы искренне ответил Жерар. – Сейчас я хочу позавтракать, мы ехали всю ночь напролет, а дорога не позволяла даже разогреть чай. А еще я с удовольствием выпью с вами вина. Но что делать дальше – пока не знаю.

– Ваше преосвященство, как вы меня узнали? – позволил себе вопрос и я. – На чем я… прокололся?

Жерар развел руками:

– Ни на чем. Но когда-то, в дни своей грешной молодости… – Он сложил руки столбом, пробормотал что-то и продолжил: – Я подумал, что если счесть эти пейсы накладными, а форму носа измененной гримом, как делал вор Жерар Беспутный, то выйдет почти что портрет вора Ильмара.

Вернулся монах, который ходил к дилижансу объявить о нашем отказе продолжать путь. Молча выложил перед Антуаном деньги. По-моему, перепуганные возницы вернули полную плату, даже не вычитая за преодоленный участок пути.

Увидев, что в беседе наступил перерыв, из кухни торопливо засновали с подносами хозяин и его немолодая, дородная жена. Смазливую подавальщицу, вечно носившую юбку выше коленей, видно, спрятали от греха подальше… ну и зря, наверное. Не тот был человек Жерар Светоносный, некогда вор Жерар Беспутный, чтобы разражаться гневом при виде виляющей попки и лукавого взгляда.

Чем больше я смотрел на епископа, наверное, самого вольнодумного и странного епископа Державы, тем сильнее и сильнее загоралась в моей душе надежда. Безумная. Невозможная.

– Восемь, – сказал я неожиданно. Негромко, но Жерар меня услышал. Поглядел – с легким удивлением. И спросил:

– Уже восемь?

Да, епископская карета – любым дилижансам не чета. Доводилось мне уже в такой ездить… ох доводилось, с братом Руудом, несчастным паладином, что так и не смог свой подвиг совершить.

Мы с Антуаном сидели на одном диванчике, спиной к движению, епископ Жерар – напротив нас. Мягко ехала карета, на дорогих железных рессорах, на каучуковых шинах. Горела карбидная лампа под цветным абажуром, бросала блики на кожаную обивку. Окна были шторами задернуты, переговорная труба, к кучерам ведущая, плотно деревянной пробкой закрыта.

Роскошь. По чину положенная епископу, но все-таки…

– Мне кажется, Ильмар, что ты размышляешь, пристало ли призывающему к смирению епископу разъезжать в таком дорогом экипаже, – сказал Жерар.

Я кивнул.

– Не пристало, – спокойно подтвердил Жерар. – Я редко в нем выезжаю. Разве что в Урбис, или в Версаль, так по этикету положено.

– А почему бы епископу, который в каждой проповеди осуждает богатство, не приехать к Владетелю в простой карете или вовсе пешком от Собора до Версаля не пройтись? – дерзко спросил я.

– Потому, Ильмар, что тогда в глазах всего высшего света я стал бы шутом. Сумасшедшим епископом, что лицемерно от комфорта отказывается, – ответил Жерар. – А шуты что угодно говорить вправе, жалко лишь, что пользы от того немного. Как я живу, чем в повседневной жизни пользуюсь, это все знают. Но если я зван на бал, то не приду туда в рваном рубище или в грязной власянице, подчеркивая свое смирение. Если у меня есть крыша над головой – я не стану мокнуть под дождем. И не стану кормить плоть водой и хлебом, если любой умелый мастеровой имеет кусок мяса в супе. Аскеза не единственный путь к просветлению.