Слышали все. Святославов рык не услышать мудрено.

— Доволен, воевода? — уже вполголоса спросил великий князь.

— Спасибо, княже.

Ну что тут скажешь! Церквам в Киеве так и так не устоять. Раз Святослав решил «проредить», так и будет. А вот поставить во главе этой богоборческой операции христианина — отличный политический ход. С одной стороны, ясно, что никаких «переборов» не будет. Не бунт с беспорядочными пожарами, разгромом и грабежом, а управляемая сила народного гнева. Артём — герой. Город спас. Его не просто уважают — любят. Другое дело, что любовь толпы — вещь переменчивая. Но мечи княжьих гридней добавят ей постоянства.

А с другой стороны, этот ход вобьет крепкий клин между Артёмом и его киевскими единоверцами. И можно спокойно оставить парня старшим по Детинцу, не опасаясь, что он будет лоббировать интересы христиан. А ромеям, если что, можно сказать, что ослабление присутствия христианской церкви — не есть личная воля князя, а исключительно воля народа, которую он, князь, обуздал, как мог. В идеале Святославу вообще стоило покинуть на это время Киев.

Что он и сделал.

Вышгород, персональный городок княгини Ольги, размерами уступал Киеву, но во всем прочем, пожалуй, превосходил. Посадов поменьше, зато стены повыше и покрепче, и дома за стенами солиднее. Можно не сомневаться, что и измором его взять было бы потруднее, чем Киев. Те же печенеги сюда даже и не совались.

Когда Духарев с дружинниками и Святослав, прихвативший с собой всего десяток гридней, подъехали к воротам города, те оказались заперты.

И отворить их далее никто не почесался. Хотя стражи наверху их точно видели.

— Открывай ворота, псы! — гаркнул Велим.

— Сам пес! — ответили сверху. — Прочь езжай!

— Велим, дозволь я ему бороду укорочу? — попросил Йонах. — Он, свиное вымя, утром вдогон мне стрелял.

— Погоди! — вмешался Духарев. — Эй ты! Я — воевода Серегей! Слыхал обо мне, бездельник? Живо открыл ворота!

— Вот тебя-то как раз пущать и не велено! — радостно заорал сверху один из стражей, бородатый детина в сдвинутом на затылок шлеме.

— Это кем же не велено? — поинтересовался Духарев.

— Первый боярин Шишка не велел! — охотно ответил страж. — Так что убирайся, воевода, восвояси, пока я тя не стрельнул, как велено!

— Ты в меня стрельни, мордастый! — закричал Йонах. — Всё равно не попадешь!

— Это почему ты так решил? — заорал страж.

— Да всякому видно! Ты даже на сапог себе помочиться захочешь — и то промахнешься!

— Это почему это я на сапог промахнусь?! — возмутился страж.

Гридни захохотали. На стене — тоже. Даже князь улыбнулся. А вот страж побагровел и дернул из налуча лук. Все заржали еще пуще. Никому в голову не приходило, что боярский страж настолько тупоумен, что рискнет выстрелить в княжьего гридня. Не говоря уж о воеводе.

Но этот оказался тупоумен именно настолько. Он выстрелил. В Йонаха он, естественно, не попал. Взял выше и угодил в Святославова гридня, который, естественно, тоже не стоял столбом, а отшиб стрелу щитом. И прежде, чем отбитая стрела упала на землю, защелкали тетивы луков, и стража снесло со стены.

И быть бы большой беде, потому что на вышгородской стене тоже схватились за луки, но тут Святослав бросил коня вперед и бесстрашно сдернул с головы шлем. Солнечный луч свернул на его бритой загорелой голове. Мотнулся назад пшеничный чуб, когда князь запрокинул голову и рыкнул почище пардуса:

— Не стрелять!!! Ополоумнели, дурни! Я — князь ваш! Шкуру сдеру! Живо открыть ворота!

Тут уж и вышгородские опомнились. Попрыгали вниз, вытянули засов, потащили створы.

Не дожидаясь, пока ворота откроют полностью, Святослав бросил коня внутрь, едва не сшиб кланяющегося в пояс вышгородского десятника и поскакал вверх по улице. А за ним, галопом, княжьи и духаревские.

На просторном подворье боярина Шишки было весело. Но не всем. Не веселилась меньшая челядь, которую согнали смотреть, как боярин наказывает того, кто ему не угодил. Не веселился наказываемый, гридень Зван, с которого содрали бронь и одежду и привязали к столбу посреди подворья. Не веселилась дочка боярина, к которой, собственно, и приехал в гости Зван.

Дочки, правда, на дворе не было. Ее по приказу отца еще утром двое доверенных увезли из города в потаенное место.

Не веселились и псы. Были у боярина три зверюги, специально натасканные на человека. Были. Теперь два «людоеда» валялись со вспоротым горлом, а третий медленно издыхал с ножом между ребер.

Не рассчитал боярин Шишка. Хотел продлить удовольстие и перед травлей велел освободить Звана. А тот ножик у челядника отнял да на Шишку кинулся. Тут псарь «людоедов» и спустил. И всё. Нет больше «людоедов». Правда, и гридня порвали собачьи клыки. Не то чтобы опасно, но потрепали основательно. Так что взяли Звана во второй раз и теперь уж воли не дали. Раздели и привязали к столбу, у которого Шишкин палач порол провинившихся холопов.