— Зачем?

— Чтобы моему мерзавцу удобнее было по утрам с бухгалтершей встречаться. Они встречаются, и сразу в автобус! Развратом заниматься.

— В автобусе?

— И в автобусе тоже.

— Сомнительно.

— Значит, ты, Лев Христофорович, недостаточно развратный. Не знаешь, на что способен некоторый самец!

— Ты о Корнелии?

— И черт меня дернул выйти за него замуж! — возопила Ксения так, что Корнелий, который как раз вышел покурить на лестничную площадку, сжался от этих слов, как ежик под лапой медведя.

— И давно это случилось? — спросил Минц не без ехидства.

— Сорок лет живу на краю смерти.

— Чего же раньше не разошлась?

— Раньше, пока демократы не развалили Советский Союз, всегда был партком, куда можно было пойти и прямо сказать: жить с таким извергом я больше не в состоянии. Немедленно разлучите его с этой девкой и верните в семью. А теперь мы все, бабы, сами по себе, без партийной защиты и подмоги! Загибаемся.

Лев Христофорович достал из ящика стола план города Великий Гусляр и разложил его на столе.

— Посмотрим, — рассуждал он вслух. — Если нам надо на рынок и мы не можем ходить по Краснопартизанской, то нетрудно свернуть на Софью Перовскую...

— Ты с ума сошел! Еще двадцать лет назад он на той улице Маруське Эйнштейн подмигивал.

— Не родственница? — вдруг заинтересовался Минц.

— Ее из техникума за неграмотность вышибли. Вот и сидит она у окна и подмигивает. А мой чуть что — сразу ей в ответ подмигивает.

— Ты видала?

— Люди донесли.

— А может, за давностью лет вычеркнем улицу Софьи Перовской?

— А для меня события двадцатилетней давности кажутся совершенно живыми. Как сегодня! Не могу я на ту улицу зайти. Лучше умру.

— А как Зловонный переулок? — спросил Минц. — Он по краю идет, у реки.

— Нет, ты решил меня в могилу свести! — обиделась Ксения. — Ты что, забыл что ли, кто там таится?

— А кто там таится?

— Она. Отравительница, Лукреция Борджия, собственного мужа уморила и попала в историю.

— Вроде бы у нас в городе таких не было.

— А Зинка? Знаешь ли ты, наивный профессор, что эта Зинка в восьмидесятом, нет, в восемьдесят седьмом чуть было в Париж с Корнелием не укатила?

— Не может быть!

— А я тоже сначала не поверила, когда мне старуха Ложкина рассказала. Но потом по его глазам все раскусила. Так что и не мечтай — Зловонным переулком я никогда ходить не стану.

Разговор этот продолжался еще более часа, и Минц по ходу его зачеркивал синим фломастером те улицы, по которым ревнивая Ксения не могла ходить, и те площади, на которых Удалов перекинулся взглядом со своей очередной жертвой. К ужасу Льва Христофоровича, на исходе этого часа обнаружилось, что и в самом деле эмоционально ущемленная Ксения Удалова по городу уже не могла передвигаться, потому что все время натыкалась на любовниц, знакомых или иных женщин Удалова, и внутреннее отвращение к этим развратницам и к мужу, который им способствовал, было столь велико, что Ксении лучше бы запереться дома и доживать свой век в полной изоляции.

— И что же будем делать, доктор? — спросила Ксения с некоторым удовлетворением и даже гордостью в голосе, потому что картина получилась убийственная и уникальная.

— Может быть... — Профессор надолго задумался. Через несколько минут его посетила конструктивная мысль.

— А как насчет крыльев? — спросил он. — Есть на это техническая возможность. Сделаем тебе крылья, моторчик на копчик и полетишь...

— Полечу? И грохнусь? И оставлю внуков без бабушки?

— Риск есть, но небольшой.

— Нет, — отрезала Ксения. — Потому что с неба я буду видеть все места его разврата, все дома его любовниц и ухажерок. Так я на них сразу и грохнусь!

— Так...

И Минц снова надолго замолчал. Потом сказал так:

— Придется поделиться с тобой, Ксения, великой космической тайной.

— Вот это мне больше нравится, — сказала женщина. — Делись.

— Наука только-только подходит к этому рубежу, — сказал Минц. — Даже многие не верят.

— Меня это устраивает. Если дело верное.

— Дело верное, ты уж поверь моему опыту.

— Выкладывай.

— Земля под нашими ногами с одной стороны — планета, а с другой стороны — пустота, — сказал Минц и дернул себя за ухо, потому что и самому было трудно поверить в свое гениальное открытие. — Любое материальное тело может пройти от точки «а» до точки «б», если оно получит прибор, скажем, ключ, к движению в условных туннелях, которые пронзают всю Вселенную. Это как бы туннели метрополитена, но в то же время они представляют собой совершенно невероятный лабиринт.