Так что сидел Удалов у телевизора, но сериалом не интересовался, а читал оттиск статьи известного ихтиоветеринара Ивана Шлотфельдта из Ганновера о физиологических особенностях русских русалок, которых он имел счастье изучать в позапрошлом году в озере Копенгаген в окрестностях русского города Гросс Гусляр.

Что-то смущало Корнелия Ивановича. Он никак не мог сформулировать беспокойства и продолжал читать так внимательно, что не услышал прихода старухи Ложкиной.

Зато когда Ксения ворвалась в комнату, потрясая поварешкой, он сразу догадался, в чем тревога. Благо, уже по дороге, встретив Ложкину, начал предчувствовать.

— Где ты эту голую прячешь? — кричала Ксения. — А ну покажи!

С криками и неправомерными действиями Ксения обыскала Удалова, залезла в чулан, под кровать, а когда не нашла, вместо того чтобы выслушать мужа, стала рыдать и собирать вещи, чтобы отъехать к покойной маме, раз жизнь с садистом и развратником не удалась.

Только когда весь завод в Ксении кончился, Удалов решил рассказать жене о находке Минца, но не посмел. Может, и к лучшему. А то бы она помчалась к Минцу с проверкой и вступила бы с русалкой в рукопашную.

Так что никто не потревожил более профессора Минца, который остался один на один с девушкой из реки.

И чем дольше он с ней оставался, тем тревожнее ему было на душе.

Девушка приклеилась к телевизору и даже взвизгивала, когда в американском боевике бились автомобили до последнего пассажира.

Но обратно в реку она не просилась, к тому же бесчеловечно было бы ее туда отправить.

Ближе к ночи, когда, поужинав, русалка задремала на диване, красиво согнув ножки в коленях и подтянув коленки к подбородку, позвонил междугородный.

— Герр Минц? — спросил голос с легким немецким акцентом. — Я вас беспокою по просьбе моего друга Корнелия. В Германии стало известно, что вы поймали русалку. Как вы относитесь к передаче этой редкой особи на исследование в институт Генетикфишвизеншафт имени Готфрида Ленца?

— Мне это не приходило в голову, — ответил Минц, непроизвольно любуясь чертами милого лица незнакомки.

— Я имею намерение вас официально предупредить, что в 1872 году в деревне Реберсдорф в герцогстве Ангальт-Цербст некая русалка по имени Маргарита выиграла процесс о поддержании незаконных детей у местного пастора Шлага. По двести талеров в год на ребенка.

— Это справедливо... Кстати, а сколько это будет в рублях?

— Послушайте, сумасшедший старик! Неужели ваш друг Корнелий Удалов не поставил вас в известность о том, что средняя русалка несет одновременно от пятидесяти до шестисот сорока икринок, из каждой икринки выводится прожорливый и подвижный малек женского пола, точно повторяющий черты своего сухопутного отца?

— О нет!

— Неужели вы не слышали про мальков Миши Стендаля, который имел неосторожность полюбить русалку в озере Копенгаген и до сих пор половину зарплаты отдает на алименты.

— О нет! — воскликнул Минц еще громче.

— Не кричи, пожалуйста, — откликнулась русалка. — Если ты спать не хочешь, то подумай о других. Я же небось отравленная!

— Простите, — сказал Минц.

— Вы отдаете нам русалку? — настаивал немецкий ихтиолог.

— Только попробуй, — сказала русалка, которая, оказывается, все слышала.

— Перезвоните мне завтра, — попросил Минц. Теперь ему стало все ясно.

Положив трубку, он подошел к дивану. Русалка смотрела на него спокойно, но призывно, и часто дышала.

— Пожалуйста, — сказал Минц. — У меня возраст не тот.

— Как излагаешь, дядечка! — издевательски откликнулась русалка.

— Поэтому я буду спать на кухне. Для твоего же блага.

— Ты что, храпишь, что ли?

— Почему храплю?

— А почему ты в другую комнату убегаешь, для моего блaгa?

— У тебя есть девичья честь?

— Ах вот ты о чем заговорил! А я-то думала, что не будешь ко мне приставать со своими старческими ласками!

Нет, она над ним издевалась!

Русалка потеряла в глазах Минца свою девичью привлекательность. Он достал из шкафа комплект белья и кинул ей на диван, а сам отправился на кухню сооружать себе ночлег на раскладушке.

— Никуда ты от меня не денешься, — сказала из комнаты девица.

Но Минц знал, как спасется от возможных поползновений. Как чужих, так и своих — ведь он не был уверен, сможет ли устоять от соблазна, когда погаснет свет.

Память и находчивость выручили Льва Христофоровича. Пока русалка плескалась в ванне, он залез на антресоли, где лежали ненужные вещи, которые было жалко выкинуть.