— Там другая широта, — ответил Лев Христофорович.

Помолчали.

Минц шлепнул себя по голому пузу. С озера неслись крики купальщиц, которые изображали танец русалок при луне.

Одна из русалок с грубым хохотом выскочила из воды и понеслась к кустам, преследуемая сатиром. Она ланью перескочила через Удалова.

— Ноги, — сказал Корнелий Иванович.

— Длинные, — ответил Минц.

— Акселерация, — сказал Удалов.

— Питание, гимнастика и желание выбиться в модели, — одолел длинную фразу профессор.

— Значит, не генетика? — спросил Удалов.

— Еще какая генетика, — возразил Минц.

Они лежали головами к метровому стволу дуба, который остался напоминанием о дубраве, посаженной здесь помещиком Гулем в XIX веке. По ту сторону ствола, разложив на траве махровое полотенце с уточками, аккуратно улегся относительно молодой человек, который приехал в Гусляр, чтобы войти в наследство теткиной комнатой, продать ее подороже и покинуть эту глухую провинцию. А пока не вступил в наследство, он скрывался от жары на берегу лесного озера, подобно аборигенам.

Звали молодого человека, которому суждено будет сыграть значительную роль в этой истории, Никитой Борисовичем Блестящим. Фамилия была по паспорту, но не исконная. Когда-то его дедушка приехал с юга, принеся с собой неблагозвучную харьковскую фамилию Прохановский. Он выучился на партийного публициста, борца с генетикой и кибернетикой, стал лидером гонений на вейсманизм-морганизм и прочие бесчеловечные исчадия американской реакционной науки и членом-корреспондентом Тимирязевской Академии наук.

Никита Борисович улегся под дубом, стал смотреть на небо и отгонять веточкой оводов. До него доносились визги и вопли купальщиц, и он тоже оценил длинные и стройные ножки местной нимфы.

Два старика, один толстый и лысый, другой потоньше, помельче, но тоже лысый, что лежали по ту сторону ствола, его не интересовали, и их разговор поначалу был для него пустым. Так что он постепенно задремал.

А Минц с Удаловым продолжали беседу.

— Почему? — спросил Удалов. — Природа распорядилась?

— С раннего детства, — согласился Минц.

— Иногда вижу — в коляске, а уже руководит, — улыбнулся Удалов.

— Если наблюдать, то увидишь, — сказал Минц.

— С какого же возраста?

Минц ответил не сразу.

Удалов взял бутыль с газированной водой «Гуслярский источник». Отпил из горла, дал другу.

Длинноногая нимфа верещала в кустах, видно, ее щекотали.

— Ты затронул важную тему, Корнелий, — произнес задумчиво Лев Христофорович. — Я тоже об этом думал.

— Вот именно, — согласился Удалов. Пока он еще не понял, о чем говорит Минц, но привык не противиться другу, потому что со временем из рассуждений Минца вырастали великие изобретения и открытия, а Удалову было приятно чувствовать себя причастным к таким делам.

— С какого момента дитя становится полководцем, развратницей или многодетной мамашей? Когда это открывается?

— Когда?

— Когда оно начинает пользоваться речью и свободно передвигаться, — сказал Минц. — Я проводил наблюдения в яслях, детских садах и школах. Это потребовало не один месяц полевых исследований.

— Чего же мне не сказал, — упрекнул его Удалов. — Мы бы с тобой вместе полевые исследования проводили.

— Скучное для непосвященного дело, — возразил Минц. — Но со временем дало свои плоды. У меня есть несколько дискет с обобщениями.

— Публиковать будешь?

— Рано, — ответил Минц. — И, можно сказать, опасно для человечества. Если мое открытие попадет в руки нечистоплотного мошенника, а еще хуже, политика, могут произойти совершенно неисправимые катаклизмы. Дай еще «Гуслярского».

— Может, искупаемся? — спросил Удалов.

Он делал вид, что очередное открытие Минца его никоим образом не интересует. Потому что заинтересованность всегда охлаждала профессора, и он мог прекратить рассказ.

— А тебе что, неинтересно? — обиделся Минц. — Ведь это не хухры-мухры!

— Интересно, Левушка, — поспешил с ответом Удалов. — Но если не хочешь, не рассказывай.

— Почему же это я не буду рассказывать?

— А может, ты подписку дал.

— Где еще я подписку дал! — совсем уж осерчал профессор. — Кого я боюсь?