Горечь удушливым комом в горле. Беллу трясет от злости. Казалось бы, что случилось? Просто слова... в которых и обиды-то разве что капля, но... взять себя в руки не получается. Совершенно. Плохо. Это плохо. Она уже видит в ЕГО глазах презрение.

Надо что-то делать...

Ему не нужны сломанные куклы...

Куклы...

Она бездумно смотрит в темное отражение овального зеркала, против всяких правил висевшего на стене в коридоре. Смотрит на мертвенно бледную куклу с горящими глазами и темными кругами под ними. Как же нереально... живая кукла. Мертвая кукла... а разве куклы бывают живые-мертвые?

Белла ловит себя на том, что всерьез думает над этим и из ее горла вырывается полубезумный смешок, эхом раздавшийся в темноте коридора Малфой-мэнора.

– Заме-ча-тель-ноо...
– тянет она, с удовлетворением отмечая собственное безумие.

Темнота.

Пустота.

Никого...

Как же хочется вырваться!

Забыться...

Просто забыться...

– Белла? Что ты здесь? Что-то случилось?

Она вдруг осознает, что стоит в комнате сестры, прислонившись к косяку дверей и смотрит на разряженную Нарси, что испуганно-нервно взирает на нее, комкая в руках белоснежные митенки.

Как она здесь оказалась?

Она не помнит...

Белла спешит оставить эту мысль.

– Красивое платье...
– улыбается она и сестра нервно поводит плечами, отводя взгляд.
– Хоть на бал...

– У Кроули вечер...
– будто оправдывается Нарси.

Белла кивает.

– Ты не против?
– вдруг спрашивает она.
– Здесь тошно, Нарси...

Нарси возражает, отчаянно взывая к ее благоразумию. Но Белла насмешливо дергает головой, отметая возражения. Кончилось благоразумие... давно кончилось. С меткой кончилось. Со свободой от семьи кончилось. Но сестре не объяснишь... а мольбы Нарси раздражают. И Белла не думая взмахивает рукой, желая чтобы она умолкла. Желание...вдруг исполняется. Нарси пытается что-то сказать, но понимает, что голос пропал. Испуганно взлетает рука, а голубые глаза вдруг, на короткий миг, вспыхивают обидой, неверием. Отчего-то Белле она в этот миг кажется красивой, как легендарная Моргана... холодная, прекрасная... наверно Люци нравиться ее целовать.

Она делает шаг и заключает Нарси в круг объятий, тянется и... целует, замершую в удивлении и замешательстве Нарси.

Ничего.

Пусто...

Колет разочарование.

– Я иду... одену маску. На-а-рси-и... там не будет авроров. Не бойся. Вели подать сестренке платье. Одолжишь ведь?

И у Нарциссы обреченно опускаются плечи.

– Белла... прошу... не делай глупостей... прошу...

Белла обещает и тут же забывает. Ей хочется забыться. Кто она... Где она... Кто эти люди вокруг в шумном зале, наполненном светом свечей. Блестящие кавалеры, в элегантных мантиях, целуют ручку... отчего хочется безумно рассмеяться. Ведь смешно же, верно?

Ручку целовать...

И на танец приглашать...

И комплименты говорить... банальные от века!

Она руку подает, не отказывает от круга танца и улыбается на комплименты. И смеется. И ее находят очаровательной. Она пьет шампань, и кружится голова. Кажется, ей не следует пить... ее переполняет легкость, веселье, которое кончается в единый миг.

Она видит его.

Брат.

Сири...

Сири, мелкий, семилетка, нервно трет пальцы и в нетерпении кусает губы.

– Ну... ну давай же! Бе-е-лл! Давай его!

Она усмехается и достает из банки с помощью палочки и простеньких чар мерзкую тварь, суетливо перебирающую лапами.

– Смотри какой... жирный... ядовитый. Один укус и ты парализован. Темная тварь... поджарим?

– Да!

Ей весело от нетерпения братца. Такой смешной!

Она медленно левитирует паука к горящему камину и паук бьется, извивается все отчаянней.

– Чувствуешь, Сири? Чувствуешь? Он боится!

– Да...
– шепчет мальчик и его глаза горят синевой, глубокой и темной. Он прерывисто дышит и смотрит так жарко, что ей глаз от него не отвести. Какой же он хорошенький...
– Поджарь его, Белл! Я хочу... хочу...

Он лихорадочно дрожит и облизывает губы, как будто хочет пить.

– А почему мы его поджарим?
– торжественно спрашивает она.

Ведь они не просто играют... она преподает ему урок.

– Блэк обид не прощают!

– Верно!
– восклицает она: - Гори, тварь!

Паук страшно бьется в пламени, выгибаясь от боли. В воздухе тяжелой пеленой разлита эманация боли и ужаса, сгорающего живьем, простейшего существа. Живого существа. Который медленно умирает, пожираемый огнем. И его страдания не трогают жалостью сердца детей. Белла смотрит на семилетнего Сири и не может глаз отвести, а он весь поддался вперед, к огню и жадно смотрит на смерть...

– Что вы делаете?! Мама! Матушка!
– голос Реджи врывается в сознание, разрушая очарование.

Но она пытается удержать это таинство меж ними, не смотря на малыша Реджа.

Она смотрит на него. Сириуса...

Паук сгорает и в глазах Сириуса загорается горечь. Он с досадой вздыхает, и обижено смотрит на нее.

– Все...
– тянет он.
– Все...

– Все, - подтверждает и она.

И наваждение спадает. И они понимают, что больше не одни. В дверях стоит Вальпурга, и к ней жмется Реджи, с ужасом смотря на них. Вальпурга смотрит на них так, будто видит впервые. И ее тихие слова помнятся и поныне: