Акушерка, сделав положенную медицинскую процедуру, ушла наверх. Через двадцать минут за ней поднялись Аленушка и Тринадцатый. В коридоре их поджидала акушерка.

— Ну, всё, милая, теперь пошли. Ещё один укольчик сделаю, и на стол рожать пойдём. Пройди, милая, в этот кабинет, а я пока свет в операционной включу.

В процедурном кабинете, куда вошла Алёнушка, как было, заведено во всех больницах верхнюю фрамугу окна, держали открытой. Ледяной ветер врывался в кабинет без остановки.

От пронизывающего ветра, Алёнушку стало трясти ещё больше. Тринадцатый услышал стук её зубов.

— Не бойся, мамуля, сейчас разродимся. Родим богатыря, что надо. Вот только уколов, нам делать больше не нужно. Третий укол за час. Так ведь можно и СПИДу нас отдать. Кто их знает, как у них тут с Гигиеной? А маменька у меня молодец! Жалко с душой её пообщаться нельзя. Хорошая видно душа, как я.

От хвалебных речей о своей душе, Тринадцатого оторвала вошедшая акушерка. Она отлично знала своё дело, игла быстро и безболезненно вошла в вену. От укола Алёнушку бросило в жар.

— Боишься рожать? — Участливо поинтересовалась акушерка. — Не бойся, ни ты первая, ни ты последняя. У нас ещё летальных исходов не было, ни с какой стороны.

На самоуверенное заявление акушерки, Тринадцатый ехидно хмыкнул.

— Могу устроить.

Алёнушку снова скрутила боль. Акушерка погладила её по руке.

— Ну, пойдём, родная, пора. Ещё минут десять и всё закончиться. Даже доктор уже пришёл, в операционной руки моет. У нас доктор хороший, умный.

На встречу из родильного зала выкатился маленький, очкастый толстячок, широко улыбаясь вставными зубами.

— Милости прошу! Мы вас только и ждали.

Галантно взяв Алёнушку под локоток, он осторожно повёл её в зал. От возмущения Тринадцатый завис под потолком.

«Вот это да! Вот это прилетели! И здесь не везёт! Это что доктор? Это не доктор, а насмешка над роженицами. Ну, как этот огрызок меня примет? Да его с пола то не видно! Не врач, а издевательство.

Во всём не везёт. Если мне суждено родиться так именно такой доктор, такой роддом и папанька — репейник. Другим всё — мне ничего. А если девчонка родиться, то прошу меня извинить. Несчастная я душа, несчастная! Время поджимает, а с таким доктором разве во время уложишься»?

Так причитая над своей судьбой, Тринадцатый влетел в операционный зал и остолбенел. На форточке лениво покачивалась ещё одна душа, душа «Неприятный». Услышав шум мантии Тринадцатого, Неприятный соскользнул с форточки и полетел навстречу.

— А, старый знакомый, привет! Видишь, здесь тебе тоже ничего не светит. Отлетай отсюда и как можно скорее, процесс пошёл.

Тринадцатый от такого заявления покрылся бордовым цветом и наскочил на душу Неприятного.

— Это ты отсюда сейчас полетишь. Понял? Это моё! А если не улетишь, пеняй на себя.

Алёнушка негромко вскрикнула.

— Только не надо сцен! Мы с тобой ответственные работники и всегда сможем договориться. Тебе ведь проблем не надо? Не надо! И мне не надо.

— Только посмей! Тебе такое устрою, век из Отстоя не вылезешь.

— Что ты мне устроишь? Проснись, дорогой! Мы с тобой на грешной земле. Кто тут прав, кто виноват, решать нам. Понял?

— Ты вчера должен был взять судьбу?

— Мне там не понравилось. Не люблю быть в женском теле. Здесь мужик и он будет мой! Понял? Поэтому…

— Ну, ты и скотина!

— Это не тебе определять. Лучше убирайся по добру по здорову.

— Уберешься ты! Потому что здесь моя Судьба. Понял?

Алёнушка тихо заплакала. Акушерка наполнила шприц и подошла к роженице.

— Иван Иванович. — Обеспокоено нарушила она тишину. — Иван Иванович, схватки прекратились.

— Ничего страшного в этом не вижу. — Промурлыкал себе под нос Иван Иванович, надевая резиновые перчатки. — Это бывает. — Он быстро, как колобок подкатился на своих коротких ногах к столу. Глянул на Алёнушку, погладил живот, и всё так же улыбаясь, начал тихо, но чётко давать указание акушерке.

В это время, между двумя плафонами разгорался бой. Верх одерживал Неприятный.

— Куда тебе, соломе, в человека? Ты и трёх слов связать не можешь! — Тринадцатый привыкший слушать, а не говорить терпел поражение перед разговорчивой душой.

— А, вот это уже не твоя забота! Я тебе вчера отдал место. Туда и порхай!

— Дружок, объясняю тебе еще раз: туда уже ни кому порхать не надо.

— Вот гад ползучий! — Всё больше злился Тринадцатый. Гроздья ненависти начали влетать в открытую форточку вместе с холодным ветром. Тринадцатый понимал, что гнев сильно мог навредить роженице, но остановиться не мог.