Приятели поднялись до самой макушки ствола и принялись раскачивать его. Кругом возвышался бесконечный лес, увенчанный расщепленными вершинами. Амеба только что приготовилась захватить аппетитную ногу врача, как к ее великому негодованию все четыре ноги, сверкнув пятками, исчезли из поля ее влияния; по крайней мере, она уже перестала их ощущать.

Новое «дерево», на которое перелетели без всякого риска наши друзья, отличалось еще более высоким ростом и имело великолепную махровую верхушку, на которой они и расположились не без некоторого комфорта.

Внизу расстилалось шерстяное одеяло, как безграничное поле, засаженное пиками.

Сверху и со всех висело куполообразное, иссиня-черное небо, содрогавшееся волнообразно. Ни звезд, ни каких либо светил не было. Лишь в одном месте, где, по определению Николки, должен был находиться его друг Вано, мерцала синими отблесками расплывчатая туманность — единственный источник света для мира бесконечно малых величин.

— Почему, доктор, стало меньше падающей пыли? — спросил Николка, сладко зевая.

— Думаю, потому, — отвечал охотно врач, — что Вано Сванидзе расположился на покой… Ведь в грязной комнате достаточно сделать небольшое движение, чтобы поднять облака пыли…

— Не последовать ли нам его примеру? — предложил Николка. Врач ничего не имел против, и вскоре друзья, закутав себя волокнами шерсти, ответвляющимися от общего ствола, мирно спали.

Николка ни за что бы не проснулся так рано, если бы… если бы он не чувствовал — даже во сне — всей необыкновенности своего положения и если бы не принял накануне обязательства — от самого себя — подняться до пробуждения Вано. Для этого были серьезные мотивы. На сон грядущий произнесенные врачом слова породили в уме Николки соображение, о котором он тогда умолчал из боязни, что врач в тот же момент захочет переменить местоположение в то самое время, когда Николка так сладко зевал. Вот это соображение:

Если малейшее движение в комнате поднимает целые облака пыли, то что произойдет, когда Вано, по своему утреннему обыкновению, станет заниматься гимнастикой?..

— Доктор, а, доктор! — будил Николка врача.

— Ау…у… — потянулся тот, едва не вывалившись из своего ложа. — Какого черта кому надо?..

— Вставайте, доктор, чай кушать, — пошутил Николка.

— Чай? Какой чай?.. Не хочу чая… — из ноздрей доктора снова запорхали нежные трели.

Тогда Николка без дальнейших церемоний изложил свое соображение. Это произвело волшебное действие: Скальпель встрепенулся и, ни слова не говоря, пополз вниз.

Николка не забыл захватить с собой два широких волокна, которые служили им ночью одеялами, а теперь могли сойти за сносные плащи по пословице: «на безрыбье и рак рыба».

Внизу друзья вооружились дубинками и приобрели, таким образом, внешность настоящих троглодитов из эпохи мамонта и пещерного медведя. Обстановка как нельзя более соответствовала этому: вся почва кругом была усеяна трупами громадных и диковинных зверей, истерзанных и изуродованных — в результате вчерашнего побоища; среди них сонно бродили два или три десятка уцелевших, волоча туго набитые животы по зловонным лужам зеленой крови. Они уже не обращали никакого внимания на подавленных омерзительной картиной путешественников.

Николка вздыхал:

— И это все на моем одеяле!

Врач сентенциозно изрекал:

— Дезинфекция, дезинфекция, друг мой, необходима…

Только через полчаса друзья удалились, наконец, от местности, издававшей «неземные» ароматы. «Неземные» потому, что они ощущались, главным образом, поверхностью кожи, а не носом, ибо запахи представляют собой потоки мельчайших материальных частиц, и если нормальному человеку эти частицы только щекочут слизистую оболочку носа, то нашим друзьям они до боли терзали голую кожу. Тут Скальпель заметил, что инициатива — избирать путь следования — не принадлежит ему.

— Вы куда это меня ведете? — спросил он слишком уверенно шагавшего Николку. Тот смущенно потер переносицу:

— Вы есть хотите?

Врач отвечал, что, к сожалению, его аппетит не подвергся уменьшению вместе с размерами тела, но что вряд ли удастся удовлетворить его здесь, в одеяльном царстве.

Каково же было изумление Скальпеля, когда Николка прямым сообщением привел его к горам сахара и хлеба, занимавшим обширное пространство…

— У вас хорошее зрение, — констатировал врач, и еще: