За завтраком в пятницу она сказала:

– Придумай, как тебе пару ночей у меня переночевать? Чтобы не изобретать очередное противоестественное решение про собаку. Или это ненужное безумие?» Последняя фраза - это его реакция на её «радикализм» типа «Кто счастлив, тот и прав».

Правда как раз была в том, о чём она написала ему вчера во вполне согласительном тоне. Он был женат, жил вполне удовлетворительно «чёрте где», был по меньшей мере вдвое старше и ко всему двоюрный брат её отца.

– Конечно нет. Просто призываю к осторожности. Сделаем так. Я на завтра приглашён к вам на дачу на шашлыки, собираюсь приехать часам к пяти, ты уже будешь там. Ночевать не останусь, скажу, что не смогу без горячей воды. Где ни будь часов в 9 соберусь уезжать, а ты скажешь, что устала с дороги и тоже поедешь домой мыться и спать. А я обрадуюсь и раз так попрошу тебя заодно вывести меня к шоссе».

Их город

Все утро и пол дня субботы они, следуя её терминологии, шарахались по городу. Лето в Москве набирало силу. Везде было полно народа. Видимо все, кто не уехал на дачу, высыпали на улицу, наслаждаясь прекрасной погодой. Они позавтракали в Шоколаднице внизу и двинулись в сторону центра. Шумная толпа суетилась у входа в зоопарк. Группа молодёжи у памятника Шаляпину расставляла инструменты, готовясь к импровизированному концерту. Не торопясь, взявшись за руки, постоянно останавливаясь, дурачась и целуясь, они догуляли до Нового Арбата, передохнули в кафе Жан Жак на Никитском бульваре, по Большому Знаменскому переулку спустились к Волхонке и через площадь перед Храмом Христа Спасителя вышли на Патриарший пешеходный мост черед канал. Отсюда начиналось Замоскворечье, Москва его юности, город, где когда то был его дом, где он рос и учился, откуда уезжал на практики, в командировки и походы и куда обязательно возвращался, находя неизменными цветочные клумбы во дворе, стол со стариками, забивающими козла, и ожидающих его близких и друзей. Здесь, в Замоскворечье, он испытал и первую любовь, на всю жизнь оставившую след в его душе. Здесь же нашёл свою жену. Он всегда любил Москву и находил её очень красивым городом. Жена соглашалась почти по Жванецкому « Да, если другого не видел». Но даже теперь, когда он побывал во многих городах мира, его мнение не изменилось. Москва, с её широкими проспектами и набережными, улочками старых районов, с их именами, отражающими занятия живших там людей, с её театрами и концертными залами, с её будоражащим ритмом жизни, ничуть не уступала другим великим столицам мира. Как старый добрый знакомый город взывал к его сентиментальным чувствам. Он знал и любил свой город, а сегодня она показывала ему свой. И сейчас здесь на Патриаршем мосту рядом с ней он опять, как много лет назад, чувствовал себя молодым, влюблённым и наполненным той беззаботной радостью, которую не испытывал уже много лет.

После обеда саду Эрмитажа ей было пора «возвращаться из командировки». Она собрала вещи и они расстались, чтобы через пару часов встретиться на даче.

Тёплый тихий вечер на подмосковной даче у брата с шашлыком и красным вином вряд ли нуждается в описании. Забыв о времени, они сидели за столом, не спеша беседовали, когда задрожавший в кармане джинс телефон объявил, что пришла смска. Он прочёл: «Устала я за этот вечер. Самоконтроль и бдительность, как выясняется, крайне ресурсоёмкие процессы, пагубно сказывающиеся на настроении. Ни расслабиться, ни рассмеяться. Поехать бы уже.»

Дальше заработал его план. Он отложил телефон, покачал головой, и сказал

– Жалко, но надо ехать. И ещё домой позвонить. Она посмотрела на часы:

– Я, пожалуй, тоже поеду. Устала. Приму душ и завалюсь спать.

– Слушай, сказал он.
– Если ты едешь, сможешь вывести меня на дорогу к шоссе?

– Конечно, согласилась она. Они распрощались и выехали за ворота.

Дорога к ней не заняла и 20 минут. Они вошли в дом.

– Подожди здесь, сказала она и убежала на верх. Вскоре там раздался звук льющейся воды. Он огляделся. На улице темнело и в затухающем свете гостиная казалась незнакомой. Он посмотрел на своё отражение в окне и вдруг как бы увидел себя со стороны: немолодой человек, увлечённый женщиной, моложе его на 40 лет… Он вздохнул, подошёл к пианино, открыл крышку и взял аккорд.

– Эй, ты что там делаешь? Поднимайся, я жду.- Он взбежал по ступенькам.

Она ждала его в Jacuzzi. Бакалы с красным, казавшимся в отражении свечей черным, вином и её сияющие глаза… Его не надо было звать второй раз. Сбросив одежду, он опустился в бурлящую воду…

На следующий день было воскресение. Ей нужно было забрать детей из лагеря, выкупать, собрать вещи и перевести на дачу к родителям. Так что на весь день и всю ночь он оказался свободным. После утреннего кофе они расстались. Оказавшись один дома, он вдруг понял, что находясь в Москве целую неделю, у него не было ни времени, ни желания дать знать о себе друзьям, или сходить потанцевать. Все сконцентрировалось на ней. Теперь у него выдавался свободный вечер и он сел за телефон…

А поздно ночью пришло длинное послание:

«Дома я не ночевала уже больше недели. Уж и не помню, где у меня там что. Тут, оказывается, даже хорошо. Лес. Но совершенно нет тебя. Твоих рук нет нигде: ни на затылке, ни на спине, ни даже на попе. Проверила. Нету. Не пойму, где ж я их порастеряла-то. А я действительно ощущаю себя твоей. И предпочитаю не задумываться, имею ли на это право. Ты есть, я твоя. Действительность, данная в ощущениях. Представь, что у тебя вдруг вырос хвост. Не сильно заметный, не особо мешает, не болит, не отваливается. Ну хвост, ну и что. Твой хвост. Теперь, значит, живём с хвостом. Кого не касается, тому не показываем. Никакого смысла уже нет думать, должен ли у тебя быть хвост. Уже ведь вырос. Так и я. Я у тебя уже есть. К стати, прими к сведению - тебе придётся жить вечно. Это наверняка несложно. Надо только правильно рассчитать необходимое количество поцелуев и объятий. Думаешь, не сработает? Просто любить и жить. Непрерывно. Не отвлекаясь. Лет двадцать. А ещё у меня в заложниках твои носочки нашлись! Буду вудуистскими ритуалами щекотать тебе пятки, берегись! Они выстирались и спят. На работу завтра решили не идти. Хочешь, поедем танцевать завтра вечером, куда скажешь? Ты - танцевать, я - любоваться. Ну всё. На плечах касания твоих ладоней, на губах вкус твоих поцелуев, перед глазами твой взгляд. И больше можно ничего в жизни не знать. Сплю».

Оставшиеся до отъезда дни они старались быть вместе каждую свободную минуту. Из за детей и собаки она не могла оставаться у него. Возвращалась домой поздно ночью, а уже в 6 утра нужно было вставать, чтобы разобраться с детьми и успеть на работу. Московский трафик задавал жёсткий ритм. Вечер перед отъездом они провели, гуляя по набережным Москвы реки, договорились, что она приедет к нему в августе.

В самолёте в полудрёме он предался воспоминаниям. Перебирал в памяти их разговоры, прогулки по городу, моменты близости, снова и снова вспоминая лёгкость и естественность их отношений, объединяющее их «совпадение реакций». И уже возникшее между ними, но ещё не определённое словами, взаимное чувство… А в аэропорту в Вашингтоне его ждало её письмо: