– Я думаю, что никто. Он решился на собственную партию и пока ведет ее недурно.

– Почему ты так считаешь? – удивленно переспросил Каганович.

– Сегодня в кабинете Хозяина я вдруг осознал, что Тухачевский играл ва-банк, поставив на кон свою жизнь. Ты думаешь, кто-нибудь на это решился бы, не играя сольную партию? Вряд ли. В любом случае, происков Троцкого или армейцев за его демаршем я бы не стал искать. Тем более что он именно по ним и ударил.

22 марта 1936 года. Московская область. Село Волынское. Ближняя дача.

– Здравствуйте, товарищ Сталин, – кивнул Слуцкий [15] . – Добрый день, товарищ Берия.

Слуцкий был собран и подтянут как никогда. И на то у него были очень веские причины. Дело в том, что пять дней назад произошла кадровая перестановка в НКВД, вызвавшая откровенное замешательство в рядах сотрудников этого ведомства. Генрих Григорьевич Ягода неожиданно для всех был освобожден от смежных должностей и оставлен только на посту наркома НКВД, причем имея перед этим очень долгий разговор со Сталиным. Поговаривают, что лицо наркома после той беседы имело вид очень бледный. Впрочем, свою традиционную хамоватую манеру общения закостенелого завхоза с какой-нибудь овощной базы Генрих Григорьевич как-то подрастерял буквально за несколько часов. Ни крика тебе, ни хамства, ни оскорбления подчиненных. Конечно, интеллигентные манеры у наркома не прорезались, ибо неоткуда, но взвешенности в нем прибавилось изрядно. Эффект от этого получился очень необычный – его вежливость испугала всех чрезвычайно. «Что там случилось?» – пульсировал навязчивый вопрос в головах руководства НКВД и приближенных к телу.

Позже в своих воспоминаниях Ягода напишет, что в тот день Сталин вызвал его и положил перед ним папку с документами, предложив ее прочесть. А сам сел напротив и молча закурил трубку, внимательно наблюдая за каждым его движением, каждой морщинкой на лице. Впрочем, посмотреть там было на что. Генрих чувствовал, что нарастающий ужас от прочитанного с каждой минутой все сильнее отражается на его лице. А закончив беглое изучение бумаг, так вообще – едва удерживался на стуле. Да что и говорить, от банальной паники его останавливало только понимание необратимой фатальности подобного поступка, промелькнувшее где-то на краю сознания.

– Генрих, – выпустив струйку дыма, сказал Сталин, – ты все понял?

– Это же… – дрожащим голосом начал что-то говорить Ягода, но просто бессильно опустил голову и уставился в пол, судорожно сжимая пальцами края картонной папки.

– Ты зарвался. Забыл о том, кто ты и зачем поставлен наркомом. На этом тебя и подловили наши общие враги. Подумай об этом, – продолжил Сталин. – Могли погибнуть и ты, и твоя жена, и твой сын, да и уже немолодые родители пострадать. А также очень много людей, последовавших твоему примеру. Или ты полагал, что если Партия нуждается в тебе как в ответственном и трудолюбивом сотруднике, то можно вконец распоясаться? Начать барствовать? Погрязать в разврате? Разлагать моральный облик советского чекиста и всего НКВД? Ты понимаешь, что своей дуростью чуть не подвел под монастырь не только своих людей, но и всю страну? Ты едва не подвел меня. Ты слышишь меня, Генрих?

– Слышу… – подавленно ответил Ягода. За какие-то полчаса спесивый облик народного комиссара внутренних дел изменился чрезвычайно. Теперь на него было жалко смотреть. Генрих Григорьевич выглядел как совершенно забитая собака, над которой заносили палку для последнего удара… финального в ее жизни.

– Вот, – Сталин достал из стола лист приказа. – Ознакомься.

– Что это? – с нескрываемым ужасом спросил Генрих, пытаясь сосредоточиться на прыгающих перед его глазами буквах.

– Твой второй шанс. – Иосиф Виссарионович смотрел Генриху в глаза твердо и холодно. – И помни, товарищ Ягода, – произнес с нажимом Сталин, особенно выделяя слово «товарищ», – незаменимых людей у нас нет… – После чего Сталин ему кивнул, дескать, можешь покинуть этот кабинет. Но когда Ягода на полусогнутых ватных ногах уже почти покинул кабинет, до его ушей донеслась финальная реплика разговора: – И чтобы я этого белого френча больше никогда не видел. – Генрих Григорьевич обернулся, как-то потерянно кивнул, что-то пробормотал и, видя, что Сталин вернулся к работе над какой-то бумагой, постарался как можно тише и быстрее выйти.

После чего минут пятнадцать пытался собраться с мыслями в приемной, выпив весь графин воды, что стоял у Поскребышева на столе, к неудовольствию последнего.

Впрочем всего этого Абрам Аронович Слуцкий не знал, а потому очень сильно переживал из-за внезапных, по его мнению, перестановок в НКВД и особенно из-за Лаврентия Павловича Берии. Очень уж странно выглядело приглашение на должность руководителя ГУГБ НКВД пусть и опытного чекиста, но с периферии. В то время как карьера Николая Ивановича Ежова завершилась весьма курьезным образом – его коллегам сообщили, что он помещен в стационар для душевнобольных. Как и несколько весьма результативных коллег по ведомству. Абраму Ароновичу было из-за чего переживать.

– Здравствуйте, товарищ Слуцкий. Вы подготовили отчет? – спросил Сталин.

– Да, конечно, – спешно ответил Абрам Аронович и, увидев кивок, начал: – Информации по Испании у нас очень мало. Однако кое-что мы смогли проверить…

Через полчаса, завершив свой доклад, Абрам Аронович весьма основательно взмок от напряжения и того, с каким внимательным и холодным взглядом внимали его словам эти слушатели. Впрочем, никаких подвохов, которых он ожидал, не произошло. Его поблагодарили за проделанную в столь сжатые сроки работу и отпустили из кабинета.

– Что скажете, товарищ Берия? – спросил Сталин нового руководителя ГУГБ НКВД после того, как комиссар государственной безопасности 2-го ранга Абрам Аронович Слуцкий покинул кабинет.

– Сведения, предоставленные товарищем Тухачевским, продолжают подтверждаться. Что удивительно. По той же Испании у него не было доступа к нашим источникам информации, а предоставленное им письмо его германского друга слишком пространно.

– То есть вы считаете, что он недоговаривает?

– Или очень хорошо просчитывает ситуацию, – произнес Берия, поправив пенсне. – Я внимательно изучил его доклад о состоянии дел в РККА. Серьезный и весьма профессиональный подход. Думаю, человек, написавший подобную работу, вполне мог сделать правильный вывод из полунамеков и внимательного чтения иностранных периодических изданий.