Сталин задумчиво курил. Молча. Не нарушали тишину и Мехлис с Берией. Только часы и редкие мухи шумели в теплом вечернем воздухе этого кабинета.

– Я думаю, – наконец подал голос Сталин, – что нам нужно собрать совещание Политбюро и посоветоваться с товарищами. Товарищи, – обратился он к Мехлису и Берии, – подготовьте подробные доклады по озвученным вопросам. Думаю, наши товарищи будут встревожены и им потребуются точные сведения.

– А что делать с Тухачевским? – спросил Берия.

– Чем он сейчас занят?

– С головой увяз в работе, – сказал Мехлис. – Основные уклоны – повышение выучки личного состава и материально-техническое обеспечение. Постоянные командировки. То на завод поедет, то в воинскую часть. Доходит до курьезов. Бегает с красноармейцами марш-броски. Участвует в подготовке полевых укреплений, показывая младшим командирам, как их нужно возводить, а потом может вместе с солдатами их рыть. Набрал уже семьдесят часов наезда на разной бронетехнике, в том числе за рычагами. И эти часы постоянно растут. Он неугомонно изучает, по примеру Гудериана, непосредственные условия эксплуатации бронетехники. Занимается активным внедрением регулярных малых учений силами роты и батальона. Несколько раз их проводил лично. Ведет подготовку к полковым и дивизионным учениям, заявляя о том, что пока не будут готовы низовые звенья, проводить что-то крупномасштабное рано. Не чурается грязной работы. Во время своих заездов были не редки случаи, когда слетала гусеница на танке и нужно было по колено в грязи ее натягивать, и он не только не отлынивал от работы, пользуясь своим положением, но и начинал ее первым. И таких эпизодов немало. Можно было бы даже сказать, что маршал слегка чудит, пытаясь выяснить, что же на самом деле творится в войсках на всех уровнях. Впрочем, бойцам это нравится. Его популярность в войсках растет.

– Растет? – холодно взглянул на Мехлиса Сталин.

– Да. Но для нас это никакой угрозы не несет. Мы прямо или косвенно опрашиваем всех, с кем он беседовал приватно, выясняя, что он говорил. Нигде никакой хулы на Партию и правительство не идет. Даже напротив. Он нередко поминает добрым словом многих членов правительства и Наркомата обороны. Нередко называет отличившихся красноармейцев одобрительно «ворошиловец» или «сталинец». Так что его деятельность повышает не только его личную популярность, но и партийную. Его примеру начинают следовать другие командиры, особенно те, с которыми он лично проводил разъяснительные беседы. Фактически создается что-то вроде моды на работу с кадрами и профессионализм. Так что кроме роста популярности партийного руководства в войсках активизируется работа с личным составом. Особенно на низовом уровне.

– И много он тратит времени на эти командировки? – уже куда более спокойно спросил Сталин.

– Дома он ночует один – два дня в неделю. Чтобы везде успеть – много летает на самолетах. Совершенно неугомонная натура.

– А спор в наркомате по поводу технического задания для нового танка уже закончился?

– Можно считать, что да, – улыбнулся Мехлис. – Тухачевский предложил всем спорщикам поучаствовать в недельных учениях танкового батальона. За рычагами. Командармы и комкоры не загорелись особенным желанием это делать, но я поддержал инициативу, высказав, что хочу также принять участие, и им ничего другого не оставалось, как согласиться.

– Зачем он это инициировал? – недоуменно спросил Сталин.

– Он поднял вопрос о том, как оценивать танк, и вывел в противовес устоявшимся критериям оценки новые. Там много показателей было. В том числе и моторесурс, удобство управления, обзор, средства связи и так далее. Командармы и комкоры не все оценили его инициативу, сказав… – Мехлис снова улыбнулся. – Они много что там сказали. Вот Тухачевский и предложил им немного развеяться. Сам же, как вернулся из Испании, ни дня не сидит без дела, разве что за штурвал самолета не садился, а потому в курсе многих проблем на местах.

– А что же за штурвал не сел? – с легкой усмешкой улыбнулся Сталин. – Испугался?

– Нет. Врачи запретили. Но есть у меня предчувствие, что его укрепляющаяся дружба с Чкаловым закончится полетами вопреки предписаниям.

– Дружба? – удивленно посмотрел на Мехлиса Сталин.

– Да, вероятно, дружба, – ответил вместо Льва Захаровича Берия. – После Испании характер Тухачевского продолжил меняться. Он стал еще более самоотвержен в своих делах. Из-за чего смог во время нескольких встреч найти общий язык с Чкаловым, который прежде его презирал. По сведениям из окружения нашего героя-летчика, он лестно отзывается о поведении Тухачевского. По всей видимости, его поразили и приятно удивили изменения, произошедшие с маршалом.

– Сколько у него сторонников сейчас в руководстве РККА? – обратился к Берии после некоторого раздумья Сталин.

– Сложно сказать, кто на самом деле его сторонник. Он смог наладить хорошие рабочие связи с Генеральным штабом и лично Шапошниковым, который явно к нему стал относиться положительно. Но эти отношения не выходят за рамки рабочих. Хорошо общается с Ворошиловым, и время от времени они ходят совместно на какие-нибудь публичные мероприятия, но дружбой это не назовешь. Мы прорабатываем тех людей, с которыми Тухачевский устанавливает нормальные рабочие отношения, но пока никакого подозрительного поведения не заметили. Все в пределах нормы.

– Он меня пугает, – спокойно произнес Сталин. – Люди не меняются. А он изменился. Сильно. Так не бывает. Полтора года ведется наблюдение, но ничто не говорит об игре или фальши. Странно. Очень странно.

– Может быть, это исключение из правил? – спросил Мехлис. – Бывает, люди сильно портятся и развращаются.

– Только у него ситуация обратная, – грустно произнес Сталин. – Сгнить может каждый, но о том, чтобы имелся обратный процесс, я не слышал. Гнилое яблоко вдруг перестало быть таковым? Мистика какая-то, – пожал он плечами. Снова сел за стол. Положил трубку и посмотрел в пустоту. – Да впрочем, какая разница? Мистика или нет. Он приносит пользу? – спросил Сталин у Берии и Мехлиса.