– На нем, по-видимому, уехала подруга Жукова. Потому что на месте происшествия этого автомобиля не было. Я ещё раз вам говорю, даже если мы найдём Жука и Резвого, орудия убийства с их отпечатками нет!

– А второй пострадавший?

– Где ж его взять? Да и не будет он давать показания. Его свои за это потом и убьют. У меня вообще на этого Зарубина ничего нет.

– Тогда почему до сих пор не обратился к нашему человеку, внедрённому в банду?

– Вот за эти я к вам и пришёл.

Прокурор придвинул к себе телефон, снял трубку и набрал номер начальника МВД. Арбузов ответил практически сразу.

– Иван Юрьевич, привет, прокурор Рудаков беспокоит.

– О Михайлович! Только тебя вспоминали. Наш агент срочно требует встречи с твоим Ефремовым. Есть очень важная информация.

– Так я, собственно говоря, поэтому же вопросу и звоню.

– Вот и хорошо! Агент тогда с ним сам свяжется.

Прокурор положил трубку, захлопнул папку и придвинул её обратно Виктору.

– Ну вот. Агент с тобой свяжется. Свободен.

Ефремов встал и направился к выходу. Уже у дверей прокурор его окрикнул:

– Не забудь, что через неделю по делу родителей Князевой заслушивание в городской. И ты девочку ещё раз допроси. Может она ещё чего интересного вспомнит.

– Хорошо.

Виктор не стал говорить Рудакову, что он итак каждую неделю бывает в детском доме, куда определили Александру. Только с появлением этой девочки он понял, почему люди боятся одиночества. Если человек один, он чувствует себя никому не нужным, одиноким. Не с кем поговорить, никто тебя не ждёт дома, нет родного человечка. Вот сейчас отработав, он опять пойдёт в пустую квартиру. И время остановится, потянется медленно и тогда он сможет подумать обо всём, не торопясь. На душе тоскливо, она болит, а из головы никак не выходит Сашка...

***

Ничего не налаживалось, не менялось, может быть, время кого-то и лечит, но для Александры лучше не становилось. Она попала в новую для себя среду - среду выживания.

Дети не зависимо от возраста бывают жестокими. Советское общество с младенчества внушало определённые штампованные стандарты. Детский или подростковый коллектив никогда не примет в свой круг "белую ворону". Изначально такой ребёнок обречён на одиночество. Над ним издеваются, его травят. Отшельнику приходиться выживать в одиночку, он становится озлобленным на весь мир и готов мстить за унижение каждому, кто попадётся на его пути, особенно обидчикам...

Симка была из этих самых "белых ворон" - худощавая с копной рыжих вьющихся волос, с болезненно желтым лицом, глубоко посаженными серыми глазами и толстыми губами, которые практически никогда не растягивались в улыбке. Не такая как все, но с сильным характером она высмеивала всё и всех, постоянно отпуская колкости и обидные слова.

И Князева получила свою порцию обидных реплик. Стоило Сашке неуклюже повернуться или не правильно ответить на занятиях, как Сима тут же над ней насмехалась, доводя девочку до слёз.

Однажды выкрав у Александры куклу, подаренную Виктором, Симка долго издевалась над игрушкой - выкручивая ей руки, выкалывая глаза, выдирая волосы. Всё это происходило от того, что она увидела в Сашке родственную душу, но не знала, не умела сочувствовать. Девочка понимала, что теперь Князева стала для окружающих той самой пресловутой "белой вороной", которой ещё недавно была она. Её издевательства были как лекарство от нового чувства, которое она гнала от себя, боясь начать доверять ещё кому-то кроме себя.

Найдя изуродованную куклу, Сашка долго плакала, но жаловаться воспитателям - на обидчицу не пошла. Собрав запчасти в пакет от поломанной игрушки выкинула, никому ничего не сказав.

Вечером после отбоя Сима села на кровать Саши.

– Ты почему меня не сдала?
– спросила Соболева.

Александра молча отвернулась к стенке.

– Пожалела? А вот и зря! Не надо меня жалеть, ты лучше себе посочувствуй. Ты не нужна своим родителям, они выкинули тебя как надоедливого щенка! Чего молчишь? Я ведь видела твоё личное дело и там написано, что родители твои живы.

Сашка подскочила как ужаленная и тут же накинулась на Симу, прижав её к кровати.

– Что ты можешь знать? Тебя собственные родители продавали за бутылку портвейна? Ты себе даже представить не можешь, каково это быть не нужной никому! Я иногда думаю, а надо ли было сбегать от того человека. Пускай бы меня распотрошили, как куклу - забрав почки или что им там надо было.

– Санька погоди. Я не знала...

– Теперь знаешь!
– садясь рядом с Серафимой, пробормотала Князева, закрывая ладонями лицо.