Бонифаций подошёл к зарослям и остановился. Сначала ничего не произошло. Собакк потоптался, поднял руку (переднюю лапу), очевидно, чтобы почесать затылок. До затылка он лапу-руку донести не успел. Все бесцветные иголки с куста вдруг образовали пучок и пучок непостижимым образом оказался в передних лапах Бони, будто приклеился.

Но это еще не всё. Под тяжестью пучка (да ещё и металл на конечностях!) наш Бони покачнулся и пучок коснулся кустов. В ту же секунду куст растаял, как дым.

– Давай, Бонифаций! Уничтожай их! – Сибелиус был вне себя.

Бонифаций стал махать пучком бесцветных игл направо и налево, как заведенный. Он забыл и о тяжести металла на теле, и о своем недавнем ворчании, и о печали. При этом полную очистку зарослей он оставил на потом. Как настоящий друг, он сначала расчистил коридор, чтобы мы смогли подняться к зарослям. Мы поднялись, разделили пучок Собакка, обретя тем самым, защиту от яда и принялись помогать.

Заросли мы уничтожили очень быстро, перед нами открылся вход, но был он похож на оплавленную печь, которая долго горела.

– Что это? – Сибелиус попятился. – Что это за чёрная дыра? Где? Где наша Алмазная пещера?! Мне отец рассказывал... Там была красота! Свет! А это...

Я никогда не видел Сибелиуса в таком отчаянии. Он буквально похудел на глазах, съёжился, закрыл лицо руками. Гномы от сильного потрясения погибают очень быстро.

Спасла Сибелиуса песня Лотты. Удивительная музыка заставила нас подхватить сначала напев, а потом слова. Слова и музыка рождались в нас, и не было силы, которая могла остановить песню. Песня прогнала Отчаяние. Сибелиус начал выпрямляться, отнял руки от лица, лицо его разгладилось, в глазах засветилась решимость. Песня набирала силу, звала вперёд, к сражению, но она же напоминала, что нельзя дать себя разрушить злобой и жаждой крови. И я понял, что пела Лотта! Она повторяла песню Лоттаниэль на инициации войны.

А когда последний звук затих и мы замолчали, Лотта сказала просто:

– Пошли спать. Новое утро принесёт новую мудрость. Дежурить останусь я. Нужно последить за тобой, Сим.

Глава 3. Виденья

Утро наступило и все, кроме меня, проснулись. Меня не будили, стараясь тихо встать, тихо приготовить завтрак. Лотта шепотом рассказывала, что происходило ночью.

Виденья, побочный эффект действия смолы памяти, наваливались ночью. Вся боль и ужас Вселенной - вот составляющая видений. Выдержать это не было никаких сил и возможностей. Всех, кто применял смолу, находили утром мёртвыми с такой мукой на лице, что старались на них не смотреть. Так продолжалось до тех пор, пока, как всегда случайно, не было найдено средство пережить виденья. Как оказалось, боль и ужас можно было побороть.... болью и ужасом, но не вселенским, а локальным. Нужно было просто настроиться на конкретную ситуацию. Впрочем, смола не применялась со времён окончания Эпохи Поклонения. О смоле и её свойствах знали только в Совете Мудрых, и очень редко, в особых случаях, применяли в Горячей Роте. У меня были основания применить смолу и была конкретная задача – увидеть, что случилась пятьсот лет назад с обитателями Гномьего Кряжа. Только эти соображения и заставили Лотту дать мне крупинку смолы.

Лотта села рядом со мной, начала гладить меня по голове, шепча стих покоя. Она знала, что это не отгонит виденья, просто в этом случае они не наваливались сразу, а накатывали подобно волнам, давая передохнуть и собраться с силами.

Первая волна не заставила себя долго ждать. Я будто очутился в двух мирах одновременно. Тот мир – мир боли и страданий, к себе не пускал, а этот от себя не отпускал. Я был просто наблюдателем, ничего не мог предпринять, изменить. Не мог уйти от видений, не мог закрыть глаза, зажать уши. Это всё равно не помогло бы, потому что виденье начиналось внутри и оставалось внутри. Особенностью видений было и то, что ты начинал понимать все языки Вселенной, что именно кричали обитатели планет, когда ужас и страдания входили в их жизни.

Я увидел, как Эмблема двигалась вперёд, окруженная толпами маголвов. Они продолжали вываливаться из неё по мере продвижения к Гномьему Кряжу. Часть гибких щупалец Эмблемы были воткнуты в землю, она будто опиралась на них. Вдруг щупальца взлетели вверх, к ним подбежали несколько серебристых маголвов, приложили щупальца к своим головам. Потом радостно взвыли: «Они там, они там! Съедим их всех!».

Параллельно я видел гномов в пещерах, как заваливают они боковые входы, как раздают мечи и топоры, как организуют отряды для сопротивления, как гном в золотистом шлеме (отличительный признак старшего) отдает указания и приказы. Да, гномов было много, потому что и гномихи были здесь. Все они готовы были сражаться и не пропустить маголвов.

Видно разведчики доложили заранее о продвижении врага, потому что у всех троп, ведущих к главным пещерам были сделаны завалы, передовые отряда готовились встретить врага.

И вот они встретились. Лязг оружия и яростные крики, стоны и хрипы умирающих, треск поддающихся под натиском маголвов, завалов услышал я. Гномы сражались отважно, но маголвы напирали, продвигаясь вперед. Защитники Гномьего Кряжа гибли один за другим, а маголвы, переработанные Эмблемой, появлялись вновь, да и Эмблема делала своё страшное дело с помощью гибкого оружия.

Какая мука появилась на лице у старшего гнома, стоявшего на вершине горы! Он, пожалуй, первым понял, что с маголвами не совладеть, и тогда я увидел, как позвал он старого гнома в тёмно-зелёном с белой полоской колпаке (признак мудрейшего гнома) и, наклонившись, прошептал ему: «Пора. Бери двух учителей, больше не поместятся, и уводите детей. Не забудь заблокировать порталы! Они не должны прорваться через них в Научный Центр!»

Мудрейший кивнул головой, обнял старшего гнома и быстро вошёл внутрь пещеры. Внизу всё кипело, кровь гномов и слизь маголвов текла рекой, и отвратительно чавкала Эмблема, заглатывая всё это.