Кабинет мне предписал более крепостей не брать.

Каменский знает воинское дело, но оно его не знает, Суворов не знает воинского дела, да оно его знает, а Салтыков ни военного дела не знает, ни оно его не знает.

Лучше голова долой, нежели утратить свою честь. Смертями пятьюстами научился смерти не бояться.

Материалы, принадлежащие к истории моих военных действий, столь тесно сплетены с историей моей жизни, что оригинальный человек и оригинальный воин должны быть между собой нераздельны, чтобы изображение того или другого сохраняло существенный свой вид.

Между тем, покуда мир европейский и тактика обновляются, я цепенею в постыдном бездействии, я изнемогаю под бременем жизни праздной и бесполезной.

Мне солдат дороже себя.

Мою тактику прусские принимают, а свою протухлую оставляют.

Моя тактика: отвага, мужество, проницательность, предусмотрительность, порядок, умеренность, устав, глазомер, быстрота, натиск, гуманность, умиротворение, забвение…

Никогда самолюбие, чаще всего порождаемое мгновенным порывом, не управляло моими действиями, и я забывал себя, когда дело шло о пользе Отечества.

О матушке Екатерине может говорить Репнин – всегда, Суворов – иногда, а Каменский – не должен говорить никогда.

Одна минута решает исход битвы, один час – успех кампании, один день – судьбы империи. Я действую не часами, а минутами.

Почитая и любя нелицемерно Бога, а в нем и братий моих, человеков, никогда не соблазняясь приманчивым пением сирен роскошной и беспечной жизни, обращался я всегда с драгоценнейшим на земле сокровищем – временем – бережливо и деятельно, в обширном поле и в тихом уединении, которое я везде себе доставлял. Намерения, с великим трудом обдуманные и еще с большим исполненные, с настойчивостью и часто с крайнею скоростью и неупущением непостоянного времени. Все сие, образованное по свойственной мне форме, часто доставляло мне победу над своенравной Фортуной. Вот что я могу сказать про себя, оставляя современникам моим и потомству думать и говорить обо мне, что они думают и говорить желают.

Правда, я не много общался с женщинами. Но забавляясь в их обществе, я соблюдал всегда почтение. Мне недоставало времени заниматься с ними, и я страшился их. Женщины управляют здешней страной, как и везде. Но я не чувствовал в себе достаточной твердости защищаться от их прелестей.

При дворе язык с намеками, догадками, недомолвками, двусмыслием. Я – грубый солдат – вовсе не отгадчик.

Природа не одарила меня беспечностью, перемениться поздно, буду всегда тот же.

Пришел в Беллинцон… нет лошаков, нет лошадей, а есть Тугут, и горы, и пропасти… но я не живописец: пошел и прошел.

Пудра не порох, букли не пушка, коса не тесак, а я не немец, а настоящий русак.

Семьдесят лет гонялся я за славой. Стою у гроба и узнаю мечту ее: покой души у Престола Всемогущего.

Титулы мне не для меня, но для публики потребны.

Увы, мне с любовью моей к Отечеству – интриги препятствуют мне ее выказать.

Честь моя мне всего дороже. Покровитель ей Бог.

Чувствую ныне и прежние мои раны, но доколе жив – служить, хотя иногда и отдыхать. Таков долг христианина! Чистый рассудок без узлов. Мой стиль не фигуральный, но натуральный – при твердости моего духа!

Штыки, холодное оружие, атаки, удар – вот мои рекогносцировки.

Я бы законно желал быть иногда на публике в иностранном мундире: Великому Императору это слава, что его подданный их достойно заслужил.

Я был счастлив, потому что повелевал счастьем.

Я живу в непрестанной мечте.

Я как раб умираю за Отечество и как космополит – за свет. Жду увольненья от Балтийских мирских сует.

Я лучше прусского покойного короля. Я милостью Божией баталий не проигрывал.

Я люблю правду без украшениев.

Я не любитель Демосфеновой болтовни, не люблю ни академиков, кои только вносят путаницу в здравые суждения, ни сената Ганнибалова. Я не люблю соперничества, демонстраций, контрмаршей. Вместо этих ребячеств – глазомер, быстрота, натиск – вот мои руководители.

Я не могу оставить 50-летнюю привычку к беспокойной жизни и моих солдатских приобретенных талантов.

Я солдат, не знаю ни племени, ни рода. Поле – один мой элемент.

Я тот же, дух не потерял. Обманет меня всякий в своем интересе, надобна кому моя последняя рубашка, ему ее отдам, останусь нагой. Чрез то я еще не мал.

Главное правило Суворова: «Торопиться делать добро».

1793 г. ноября 10.

Турки готовятся к войне; якобинцы внушают им, что некогда они были победителями христиан потому, что действовали только военным способом и что они долишь [46] ; произвести внезапное нападение, не следуя в этом обычаю европейских держав, которые объявляют о разрыве. Со времени прибытия нашего посла в Константинополь я не имею писем от нашего посольства. Однако было бы неблагоразумно с их стороны начинать войну, пока они не приведут свои крепости в надлежащее состояние, а до тех пор они могли бы дать более основательное устройство своей армии, приняв европейские образцы, как они это сделали, и, хотя у них нет Петра Великого, они не будут испытывать совершенного недостатка в иностранных офицерах-авантюристах. Они могут толковать Коран на свой лад – прочтите на французском языке Малый трактат старого архиепископа Евгения.

Не следует пренебрегать их морскими силами, как это доказывает взятый у них превосходный корабль «Иоанн Предтеча» [47] ; их матросы из христиан очень хороши, хотя многие офицеры не отвечают своему назначению. Тот недостаток, что они устанавливают на палубах своих судов пушки различных калибров, может быть легко исправлен. Неправда, что они боялись нашего флота в пору его детства, и, как Войнович [48] был этому свидетель, во время последних кампаний прошедшей войны они доказали, что они уж и больше не те, что были при Чесме. Вот почему со своей стороны мы должны противопоставить им парусный флот, который мог бы помериться с ними силами и добиться перевеса, чтобы сохранить наш гребной флот и обеспечить безопасность наших берегов от десантов. Это – дело господ адмиралов.

Наш гребной флот, в случае разрыва отношений, будет действовать совместно с наземными войсками. Взглянем же на его состояние и посмотрим, что должно быть выделено в качестве средств обороны, для защиты тыла. Этот гребной флот, в случае разрыва, может выслать в пролив Еникале 6 двойных шлюпок, которые прослужат три кампании, 8 аксонов и 3 кирлангича, находящиеся в Таганроге, которые смогут служить 4 кампании, всего 17 судов; сюда прибавятся 50 лодок, находящихся в настоящее время в Тамани, из которых 30–40 не смогут участвовать в наступательных действиях, так как они служили в продолжение всей последней войны. Для защиты входа в Днепровский лиман, между Кинбурном и Очаковом [будут служить] суда, находящиеся в Николаеве – 34 лансона, из которых 15 не смогут прослужить более 2-х кампаний. В Херсоне – 5 старых канонерских лодок и 2 [плавучие] батареи, которые будут вооружены; 1 гребок и 1 томбас. Общее число для этой последней обороны – 24 гребных судна, прикрываемых 2-мя фрегатами и поддерживаемых нашими укреплениями в районе Кинбурнской косы. В общей сложности остается, следовательно, всего для наступательных действий флота гребных судов: бригантин в Николаеве – 1 хорошая и 9 годных для 2-х кампаний, в Херсоне – 2 для 4-х кампаний и 3 хороших, всего 15 судов. Лансонов в Николаеве: 3 хороших и 19 для 2-х кампаний, в Херсоне 8 хороших и 1 для 4-х кампаний – всего 31 лансон. Двойных шлюпок в Николаеве 6, простая шлюпка 1, 2 куттара для 2-х кампаний; остальные – плохие транспортные суда, каперы и прочее. Общая численность флота будет 55 судов. Господа адмиралы лучше осведомлены о состоянии этого флота и хорошо знают, что нужна быстрая и основательная починка и достаточное увеличение.

В Таганроге 58 донских лодок, предназначенных для черноморских казаков, из которых 43 пригодны для вооружения; остальные будут починены к апрелю. Поскольку казаки-черноморцы необходимы для гребного флота, из них нужно составить экипажи для лодок, число которых может достичь 60–65, включая и то, что может быть использовано для наступательных целей в Тамани.

Этот флот должен иметь вышеупомянутых казаков от 5000 до 6000 человек. Если к этим судам не будет ничего прибавлено, их будет слишком мало для набегов на Анатолию, которые, впрочем, не привели бы ни к чему, кроме нескольких опустошений, представили бы мало возможностей для диверсий и могли бы оказаться даже опасными без поддержки парусного флота, перед которым будут стоять более важные задачи. Этот план мог бы быть выполнен лучше всего судовладельцами вроде херсонского купца Макузи, который уже предлагает вооружить 6 судов и обещает увеличить их число до 15-ти; ему потребуются для этого только пушки.

Черноморских казаков, остающихся в своих таманских селениях и в Фанагорийской крепости, которую нельзя бросить на произвол судьбы, удобнее будет поддержать Кубанским корпусом, чем Таврическим через пролив Еникале. Этот корпус обычно состоял из 4-х пехотных полков, 20 кавалерийских эскадронов, от 2-х до 6 полков Донских казаков, смотря по обстоятельствам. От форта Ея [Ейск] и острова Тамани на Черном море до Кизляра на Каспийском море у него имелось на линии коммуникации несколько редутов с небольшим количеством людей и пушек; его капиталь находился в Копыле, в центральном пункте, местности нездоровой (можно было бы его перенести в лучшую, не слишком удаляясь) и на реке Кубани, в которой вода летом вредна для здоровья. Только колодезная вода доброкачественна и пригодна для питья.

Таврический корпус будет состоять из 6000–7000 пехоты и 1000 чел. кавалерии с 3-мя казачьими полками, артиллерия будет придана соответственно.

Для Кинбурна и его отдельных укреплений нужны 2 пехотных полка, кавалерийский полк и 1 казачий полк.