Шрифт:
– Конечно, – сказал я. – Особенно если учесть, что год у вас на Чумарозе длиннее, чем восемнадцать земных лет, а неделя тянется четыре земных месяца.
– И всегда ты, профессор, испортишь настроение! – обиделся Громозека. – У тебя не найдется валерьянки? Только неразбавленной. Меня мучит жажда.
Валерьянки не нашлось, послали за ней в аптеку робота-домработника.
– Ну, рассказывай, – сказал я, – что ты делаешь, где копаешь, что нашел.
– Не могу сказать, – ответил Громозека. – Клянусь Галактикой, это страшная тайна. А может быть, и сенсация.
– Не хочешь говорить – не надо, – сказал я. – Только я не знал раньше, что у археологов бывают тайны.
– Ой, – сказал Громозека и пустил желтый дым из ноздрей, – я обидел своего лучшего друга! Ты на меня рассержен! Все. Я уйду и, может быть, даже кончу жизнь самоубийством. Меня заподозрили в скрытности!
Восемь тяжелых, дымящихся слез выкатились из восьми глаз моего впечатлительного друга.
– Не расстраивайтесь, – сказала тогда Алиса. – Папа не хотел вас обидеть. Я его знаю.
– Я сам себя обидел, – сказал Громозека. – Где валерьянка? Почему этих роботов никогда нельзя послать по делу? Он ведь стоит и болтает с другими роботами-домработниками. О погоде или о футболе. И совершенно забыл, что я изнываю от жажды.
– Может быть, вам принести чаю? – спросила Алиса.
– Нет, – испуганно замахал щупальцами Громозека, – это для меня чистой воды яд!
Тут, на счастье, появился робот с большой бутылью валерьянки. Громозека налил валерьянки в стакан, одним духом выпил ее, и из ушей его пошел белый пар.
– Вот теперь лучше. Теперь я смогу выдать тебе, профессор, очень важную тайну. И пусть мне будет хуже.
– Тогда не надо выдавать, – сказал я. – Не хочу, чтобы тебе было хуже.
– Но ведь никто, кроме меня, не знает, что это тайна, – сказал Громозека.
– Вы очень странный археолог, – сказала Алиса. – Так, значит, никакой тайны нет?
– Есть тайна, – сказал Громозека. – Самая настоящая тайна, но не в том смысле, в каком вы ее понимаете.
– Громозека, – сказал я, – мы ничего не понимаем.
– Ничего не понимаем, – сказала Алиса.
Громозека, чтобы не тратить времени понапрасну, допил валерьянку прямо из бутылки, вздохнул так, что стекла задрожали, и рассказал нам вот что.
Археологическая экспедиция, в которой работает Громозека, прилетела на мертвую планету Колеиду. Раньше на Колеиде жили люди, но почему-то лет сто назад все они умерли. И даже все звери на планете умерли. И насекомые, и птицы, и рыбы. Ни одной живой души. Только развалины, ветер воет, дождь идет. Даже кое-где еще стоят на улицах машины и памятники великим людям.
– У них была война? – спросила Алиса. – И они друг друга перебили?
– Откуда у тебя такие мысли? – удивился Громозека.
– Мы по истории средние века проходим, – ответила Алиса.
– Нет, не было там войны, – сказал Громозека. – Если бы была такая страшная война, то и через сто лет остались бы следы.
– Но, может, у них были какие-нибудь ядовитые газы? – спросил я. – Или атомная бомба? А потом началась цепная реакция?
– Ты умный человек, – сказал Громозека, – но говоришь глупости. Неужели мы, опытные археологи, мастера своего дела, во главе со мной, который смотрит сквозь землю и видит, как пробирается дождевой червь, неужели мы не догадались бы?
Громозека покачал своей головой и так страшно сверкнул глазами, что я мельком взглянул на Алису – уж не испугалась ли она моего добрейшего друга?
Но Алиса не испугалась Громозеки. Она думала.
– И вот у нас есть одно подозрение, – сказал Громозека. – Только оно – тайна.
– На них напали, – сказала Алиса.
– Кто?
– Как – кто? Космические пираты. Я их видела.
– Че-пу-ха, – ответил Громозека и захохотал, дрожа всеми щупальцами, и разбил вазу с цветами, стоявшую на подоконнике.
Я сделал вид, что не заметил, и Алиса сделала вид, что не заметила. Мы знали, что Громозека очень расстроится, если узнает, что натворил.
– Космические пираты не могут уничтожить целую планету. И, кроме того, космических пиратов больше не существует.
– Так что же погубило Колеиду?
– Вот я для этого и приехал, – сказал Громозека.
Мы с Алисой молчали и больше не задавали вопросов. Громозека тоже замолчал. Он ждал, когда мы будем его спрашивать. И ему очень хотелось долго не сдаваться, а потом сдаться.