Непохоже, чтобы она приглашала меня от души; просто хотела, видимо, хоть как-то отмазаться.

— Нет, — наконец выдавила я. — Ничё страшного.

— Но он съел вашу еду. Может, принести вам чего-нибудь?

— Да правда не надо. Ерунда.

— У меня, кажется, нет с собой денег. — Она пошарила по карманам. — Вот, смотрите, этого хватит, чтобы позавтракать.

Она протянула мне какую-то мелочь. Я хотела одного — чтобы от меня отстали. Чтобы она забрала свою псину, свою казенную любезность, свою дежурную жалость и свалила отсюда.

— Мне на фиг не нужны ваши деньги. Сама разберусь.

Это сработало. Она явственно отшатнулась, покрепче сжала ошейник.

— Хорошо, ладно. Ладно. Простите.

Шагнула назад, нагнулась пристегнуть поводок.

Они спустились с холма, описали широкий полукруг, прошли через ворота на соседнее поле, гам ненадолго остановились. Тетка отстегнула поводок, покопалась в кармане, оглянулась на меня. И тут пес внезапно сорвался с места и длинными прыжками помчался по полю. Тело его зыбилось, будто по нему одна за другой проходили волны, он был похож на маленькую черную скаковую лошадь. Тетка зашагала по тропинке, а я стояла и смотрела им вслед. Пес сделал три больших круга, потом подбежал к хозяйке и затрусил рядом — в утреннем свете было видно, что от него поднимается пар. Глядя на эту пару, я почувствовала себя еще более одинокой. Кто бы мог подумать, что это возможно.

От двух фигур, которые уже достигли дальнего конца поля и стали совсем крошечными, взгляд мой переместился дальше. Вчерашний ветер стих. Небо над головой сияло чистой бледной лазурью, в нем еще стояли последние звезды. А ниже, почти на уровне земли, над полями пролетали ослепительно-белые, пушистые ватные облака. Кое-где их протыкали шпили и башни медового цвета: острова посреди волнующегося моря. Я в жизни ничего такого не видела. Где-то, укрытые толщей тумана, люди спали, пробуждались, пукали, почесывались, шли пописать, но над слоем тумана словно возник какой-то Диснейленд.

Еще вчера мне было страшновато соваться в город. Но тут я внезапно почувствовала прилив уверенности. В таком месте со мной просто не может случиться ничего плохого. Я свернула одеяло, привязала к рюкзаку. Озябшие пальцы слушались плохо. Все вещи, в том числе и одежда, промокли от росы.

Я зашагала вниз по склону к воротам, оставляя на тропинке третью цепочку следов, рядом со следами тетки и ее собаки. Потянувшись к воротам, чтобы их открыть, я увидела на столбе стопочку мелких монет. Оставила все-таки свою мелочь. Я сунула деньги в карман. Брать их было неприятно — не то что брать вещи у Бритни. Это напоминало благотворительность, а мне на фиг никакая благотворительность не нужна.

Я вышла через дальние ворота, перешла улицу. Вокруг никого. Прошла по переулочку между двумя рядами одноэтажных домиков: держала путь в центр. Дорожка нырнула под железнодорожный мост, и я вдруг опять оказалась в двадцать первом веке, рядом с шумной магистралью, по которой неслись легковушки и грузовики, сбивая меня с толку светом фар, вызывая грохотом звон в ушах. Я все еще не до конца проснулась. Посмотрела — вроде бы в потоке наметился просвет — и ринулась напролом.

Справа взревел гудок, вызвав резкий выброс адреналина, заставив сердце подпрыгнуть, а нош задвигаться проворнее. Да что это, блин, такое? Пора уже собрать мозги в кучу. Еще примерно минуту я бежала, потом перешла на шаг, переправилась по мосту через мутную бурую речку. На другой стороне маячили отели и бары, а дальше магазины, не обычные, а те, в которых толкутся туристы. Обдираловка. Во всех витринах стояли елки, горели лампочки — блескучая, пошлая дешевка. Все закрыто.

Я глянула на часы. Всего-то без десяти восемь. В самом центре стали попадаться хоть какие-то люди: мойщики окон, мусорщики, опустошавшие бачки, кто-то открывал магазин, кто-то просто торопился мимо, упрятав подбородок в шарф, от некоторых пахло дымом первой утренней сигареты. На меня никто даже не взглянул. В это время дня чужие проблемы всем до фени. Если ты поперся на улицу в такой час, значит, у тебя есть дело, тебе куда-то надо, и некогда глазеть по сторонам.

Колено у меня все еще болело, но я решила не останавливаться и быстро прошагала через центр. На каких-то ступеньках расположилась группа бомжей, они потягивали на завтрак пиво.

— Как жизнь, подруга? — окликнул меня один из них, протягивая пивную банку.

«Он решил, что я такая же, как они, — подумала я, — бомж приветствует бомжиху. Да он и прав, разве я не бомжиха?»

— Нормально, — ответила я, снова опуская глаза на тротуар, на автомате избегая его взгляда, не останавливаясь, перешагивая через банки, которые валялись возле ступенек.

Потом я шла по главной улице, обвешанной всякими рождественскими украшениями, в конце оказалось единственное место, открытое в такой час, — «Макдоналдс». Денег мне хватило на чашку чаю и маффии с яйцом. Мне всегда нравился особый запах в «Макдоналдсах», но тут, пока я ждала, когда кассир принесет мне заказ, меня начало мутить. Я забрала еду, вышла на улицу, радуясь свежему воздуху, и побрела дальше.

Впереди замаячила какая-то арка. Она вела на площадь, где стояло множество скамеек, а в центре росло огромное дерево. А прямо передо мной оказалась здоровенная церковь с башней. Нормальное место, ничем не хуже других. Я села, поставила стакан с чаем на скамейку рядом с собой.

Развернула маффин. Желток лопнул и растекся. Я оголодала, но это есть не могла. Положила маффин на скамейку, взяла чай, сняла пластмассовую крышку. Отхлебнула: во рту сделалось так горячо, что я поняла, как сильно замерзла.