На видном месте у лазарета висела красная доска, на которой писали фамилии лучших работников санчасти. Долгое время там красовалась только она фамилия: Смирнский.

Однажды во время работы пришел военный, вызвал Леву и предложил ему следовать за ним.

— С санчастью имеется договоренность взять вас из лазарета, — сказал он.

Лева невольно как-то испугался: что? зачем?

— Дело в следующем, — сказал военный, оказавшийся работником секретной части. — В нашу местность прибыл этап для вольного поселения здесь раскулаченных и их семей. Мы должны обследовать их состояние. Эта работа совершенно секретная, и мы решили доверить ее вам. Вы об этом никому не должны говорить. Вы сейчас пойдете со мной в этот новый поселок и будете там проверять санитарную сторону их быта: как они выглядят, какие жалобы на здоровье. Я скажу, что вы врач.

Лева от такой работы, конечно, не отказался, и они пошли.

То, что Лева увидел: детей, женщин, обстановку — не поддается описанию. Одно особенно больно кольнуло сердце Левы, это — большой голод. Люди на его глазах собирали очистки от картошки, сушили их, толкли и готовили из них пищу.

Далее при проверке Лева заметил вшивость: она была особенно опасной. При опросе прибывших выяснилось, что некоторые из них не доехали, их дорогой сняли, у них оказался сыпной тиф. Это сугубо насторожило санчасть в лагере и лагерное начальство, потому что, если сыпняк вспыхнет среди переселенцев, он может переброситься в лагерь. Решено было помочь в дезинфекции одежды прибывших и тщательной проверке их на вшивость. Принятые меры помогли ликвидировать вшивость и предупредить вспышку сыпного тифа.

Спустя определенное время, закончив работу, предложенную ему секретной частью управления лагеря, Лева снова вернулся к своим прямым обязанностям по лазарету. Он продолжал лечить своими ваннами и заключенных, и вольных, и сама администрация лагеря распорядилась снять копии, чертежи с его приборов и послать в главное управление лагерем на Медвежьей горе в порядке «обмена опытом». Из правления пришли техники, чертежники, сделали промеры, сняли схемы его приборов. Пришедшие говорили Леве, что о нем напишут и его премируют.

Все это радовало Леву. В этом видел он перст Божий, который располагал к нему сердца людей.

Но вот стали собирать большой этап на новое большое строительство под Москву, строить Москанал. Формировали целый эшелон заключенных.

Вольнонаемный начальник отчасти вызвал Леву и сказал ему:

– Я вас назначаю в этот этап как медработника. Вы получите выделенный для этапа вагон с медикаментами, примете эшелон и переедете в Демидлаг, на строительство Московского какала. Вы понимаете, что это для вас лучше.

Он многозначительно посмотрел на Леву.

– Там, возможно, вас и освободят…

Лева без дальнейших разъяснений все понял, поблагодарил начальника. По профессии тот был опытный лаборант.

И вот прощание с друзьями по лазарету. Один из них, особенно любивший Леву фельдшер, потащил его в перевязочную, где никого не было, и сказал:

— Так просто расстаться мы не должны: обязательно надо выпить.

Он достал и развел спирт.

— Что ты! — воскликнул Лева. — Разве ты не знаешь, кто я!

— Знаю, знаю, .ты — верующий, баптист, и все мы тебя уважаем. Но тут, ведь, знаешь, мы вдвоем и никто, никто не увидит. У нас на родине так принято: когда друзья расстаются, так немного нужно выпить, а без этого и проводы не в проводы.

– Ты говоришь: нас никто не видит? — сказал Лева. — Но представь себе, за нами наблюдают.

– Кто наблюдает? — изумился фельдшер. — Окно занавешено, дверь толстая, и никто не подслушивает.

– Есть Тот, Кто видит через все двери, стены, там, на небе, мой Отец — Бог. И я вот сколько прожил, работая по хирургии, имел сколько спирту, до сих пор не пил ничего спиртного, не проглотил ни одного глотка пива: считаю это грехом и никогда, — надеюсь, Бог поможет, — ни при каких условиях не стану отравлять себя этим ядом.

— Ну, уж если ты такой, — сказал фельдшер, — давай поцелуемся. А я еще больше уважаю тебя. Пусть твой Бог поможет тебе!

Лева принял санитарный вагон, расписался за медикаменты, за мягкий инвентарь, за койки, проследил за дезинфекцией отправляемых — все было в порядке. Обегал братьев, которые жили – по отделениям, в последний вечер побыл с братьями, которые были на лагпункте. Попрощались, приветствуя друг друга «лобзанием святым», тихо спели:

Бог с тобой, доколе свидимся…

На Христа иди взирая,

Всем любовь Его являя…

И вот, поезд готов к отправке, закончена погрузка заключенных в вагоны. Лева стоит у двери санитарного вагона в белом халате с повязкой Красного Креста. Конвой делает последние проверки, на перроне начальство лагеря, бодро и шумно играет духовой оркестр, паровоз дымит. Еще несколько минут — и в путь.

И вдруг Лева видит: бежит запыхавшийся начальник санчасти и с ним знакомый заключенный фельдшер. Подбежали к вагону: