Для Сереги Костикова опасность его профессии была пустым звуком. Возможно, потому что за два года службы с автоматом за плечом, ему так и не довелось вступить в схватку с нарушителями границы. Просто потому, что нарушителей не было! Прошли времена следопыта Никиты Карацупы с его собакой и других знаменитых пограничниках, о которых писались книги и снимались фильмы.

Нет, во время инкассации очередного магазина или сбербанка Костиков, не позволял себе расслабляться: вертел головой по сторонам, прикидывал, кто из прохожих может оказаться злоумышленником, отмечал для себя места повышенной опасности, где может быть совершено нападение тех самых злоумышленников.

Ничего не помогло, когда весенним вечером, после инкассации очередного магазина, на улице, в темном углу ему саданули дубиной по затылку, а затем из его же пистолета тяжело ранили старшего маршрута, убили водителя, убили кассиршу того самого магазина – Викторию Ким, после чего преступники похитили мешок с инкассаторскими сумками, набитыми деньгами, и скрылись.

Тот случай ничуть не сподвиг Костикова сменить опасную профессию. Однажды, возвращаясь после работы домой, он едва не погиб – кто-то выбросил из окна многоэтажки бутылку из-под шампанского, и она грохнулась об асфальт прямо перед Серегой, то есть, следующий его шаг пришелся как раз на место ее падения. Если бы какой-то идиот запулил эту бутылку мгновением позже, либо Серега немного ускорил шаг, то все – не было бы его больше на этом свете… На следующий день Костиков возвращался домой прежним маршрутом, но теперь при подходе к многоэтажки задирал голову – не летит ли в него еще одна бутылка из-под шампанского?

У Сереги Костикова даже в мыслях не было уйти из инкассации после ограбления его маршрута и получения травмы головы, после тяжелейшего ранения старшего – Петра Терентьева по прозвищу Боярин, после гибели водителя Сергея Скворцова и кассирши Виктории Ким. Но на свой вечерний маршрут он решил не возвращаться, но не столько потому, что это было связано с воспоминаниями о трагедии. Кстати, начальник инкассации все равно бы этого не допустил по чисто профессиональным соображениям. Костикову никогда не нравилось работать в вечернюю смену, а закрепиться на утреннем маршруте было проблематично, потому что среди инкассаторов и без него хватало людей, считавших, что вечерники по-настоящему живут только в свои выходные, а остальные пять дней у них из жизни выброшены.

С этим трудно было не согласиться: как правило, откатав вечерний маршрут, инкассатор возвращался домой поздним вечером, уставший, частенько – поддавший, мечтающий расслабиться, глядя в телевизор. Более менее, хорошо было тем, кого дома ждали вкусный ужин, заботливая жена, любящие дети. Для семейных людей эти быстротекущие вечерние часы имели смысл. Для таких, как тот же Боярин – вряд ли. Потому-то дважды разведенный Петр Терентьев после окончания маршрута не спешил домой. Там ему одному абсолютно нечего было делать. И во многом поэтому-то он, да и многие другие инкассаторы – неважно, семейные или не семейные домой не торопились, задерживались, чтобы выпить по дозочке с коллегами, а лучше – по две дозочки, чтобы поговорить…

Сереге Костикову, благодаря его многочисленным хобби, всегда было чем заняться у себя дома. Но помимо домашних увлечений он еще очень любил рыбачить и охотиться. Работая в вечернюю смену, выехать на ту же рыбалку он мог позволить себе всего лишь в выходные, работая же на утреннем маршруте – хоть каждый день. То же самое касалось и общения с друзьями.

Поэтому, появившись в кабинете своего начальника Александра Петровича Матвейчикова после окончательного выздоровления, он даже не столько попросил, сколько просто сообщил, что хотел бы впредь работать на одном из утренних маршрутов, обслуживающих сбербанки. Ничего страшного, что в этом случае ни о каких чаевых даже речи не шло; для Шубы важнее всего было свободное время. И Петрович, конечно же, пошел ему навстречу…

И вот, отработав очередную смену, он поспешил на Сретенку в потаенную квартиру, где продолжало существовать Застолье с его обитателями. На первый взгляд, с обитателями было все в порядке. Но, пообщавшись с глашатаем Федотом, прочитав адресованные лично Высшему, то есть, лично ему записи живчиков, Шуба сделал однозначный вывод, что настала пора вмешаться. Для начала – вмешаться его пальцам.

Пальцы свое дело знали. Через некоторое время стандартная платформочка-заготовка размером немногим меньше тетрадного листа оказалась покрыта толстым слоем зеленого пластилина, который скульптор часто-часто истыкал иголкой, добиваясь видимости, якобы это мох. На мху появились два поваленных дерева с обломанными сучьями, пенек, по краям поляны – заросшие травой кочки с виднеющимися красными шляпками подосиновиков и желтыми – сыроежек, в одном углу – холмик муравейника. Попробовать слепить самих муравьев скульптор не решился, как в свое время не стал даже пробовать вылепить колоду катр. Слишком крупными бы они получились.

Зато между поваленных деревьев возникло костровище с жаркими углями, над которыми были пристроены четыре шампура с нанизанными кусками мяса, колечками лука и помидорками, на пне, на расстеленной газете – бутылка водки, стаканы и закуска: пучок зеленого лука, розово-белая редиска, соленые огурчики, открытые банки с сайрой и шпторами, тюбик с кетчупом… Дополняли композицию кучка запасных дровишек, воткнутые в дерево нож и топор, не до конца выпотрошенный рюкзак, из бокового кармана которого торчало горлышко еще одной бутылки, и синее ведерко, доверху наполненное малиной.

Не хватало в композиции только персонажей, организовавших этот пикник, тех, кто будет все это пить и есть. Но с персонажами все было проще простого, они собственно уже имелись. Скульптор обратил взор на Застолье, жизнь в котором текла своим чередом, и, недолго думая, аккуратно пальцами перенес из него на полированную поверхность стола одного за другим четырех живчиков: Борисыча, Фуфела, Боярина и Марго.

Тут же все четверо превратились из живчиков в обыкновенные пластилиновые фигурки. А еще через некоторое время эти фигурки заняли свои места в композиции «Пикник у муравейника». Они сидели на поваленных деревьях, и Марго, держа двумя руками шампур, принюхивалась к шашлыкам, Борисыч нарезал дольками огурец, а Фуфел подставлял стаканы под горлышко бутылки, которой распоряжался Боярин.