В. Петренко, депутат, г. Ростов-на-Дону. Уважаемый Михаил Сергеевич! Я хочу задать такой вопрос: скажите, пожалуйста, у вас хватит решимости, только честно, прямо сейчас полностью дать оценку всем кадрам, всем лицам, которые возглавляли государственные комитеты, кроме министерств, мы уже слышали ответ на этот вопрос. И второе — по тем событиям, которые произошли. Вы прекрасно понимаете, что единожды отмолчавшийся в этой ситуации хуже, чем предатель. Нужно называть все своими именами.

И сейчас, в продолжение указа о приостановке параллельно второй вопрос: сможете ли вы и каким образом дать оценку тем секретарям районных, городских комитетов партии, я имею в виду по структуре, крайкомов партии и т. д., вплоть до Центрального Комитета партии. Какие будут действия? Вы сказали сейчас, что знакомы с тем, что не все поступили одинаково. Я не говорю о коммунистах рядовых, я говорю об аппарате партийного управления, который, в общем, надо честно говорить, не поддержал вас и не поддержал российское правительство в данной ситуации. Каковы будут ваши действия?

И мое пожелание. Сейчас люди ждут от вас только решительных шагов. Я прошу вас просто как женщина: поступите решительно в этот тяжелый момент. (В ы -крики «Правильно!», шумные аплодисменты.)

Горбачев. Там, где будут требоваться самые решительные меры и оправданы ситуацией, а ситуацию мы с вами пережили такую, из которой вытекают очень тяжелые уроки, с моей стороны будут приниматься — на основе совета со всеми вами, это очень важно — самые решительные меры. К этому я готов и морально, и политически... Но до конца буду настаивать на том, если мы расколем общество, не пойдем на объединение вокруг демократических движений и сил всего-здорового общества, то будет драка в нашем обществе. А мы ее должны избежать, и люди ее тоже не приемлют. Вы обратили внимание, что часть людей прореагировала на «порядок», а кое-где даже звучит: «Давайте Брежнева, давайте Сталина, лишь бы был порядок». Поэтому мы должны показать, что мы можем. решать дела и должны решать дела в условиях законности и демократии. Я буду настаивать на таком способе действий. Но это не в ущерб решительности и твердости...

Ельцин. Я могу подтвердить, сегодня в полуторачасовой беседе один на один твердо было сказано Михаилом Сергеевичем, что все те, кто причастен был прямо или косвенно к этому перевороту, к ним будут применены соответствующие меры, по закону, резко, решительно, и никакой пощады здесь не должно быть. (Бурные аплодисмены, выкрики «Браво!».)

По словам В. А. Медведева, советника президента Горбачева, во время этой злополучной встречи произошли драматические события: работникам ЦК КПСС под угрозой задержания предписано было немедленно покинуть служебные помещения. По-видимому, отмечает В. А. Медведев, не случайно, что именно тогда Ельцин на встрече Горбачева с депутатами демонстративно подписал указ о приостановлении деятельности Компартии РСФСР и организаций КПСС на территории Российской Федерации.

И в дни путча, и после него у меня было много бесед с коллегами разного ранга — от консультантов и заведующих секторами до «крупняка»— заведующих отделов, их замами, другими категориями работников центрального партийного аппарата. Обменивались мнениями и с местными партработниками. Я погрешил бы против истины, если бы не сказал о разных точках зрения на случившееся. Нравится это кому или нет, мне безразлично. Лично я не хочу здесь присоединяться к какому-либо мнению. Моя задача— учесть все точки зрения, не оставить без внимания ни одного штриха, ни одной детали, которые в будущем могут стать определяющими в выяснении тайны Фороса.

То, что произошло в Крыму, называют загадкой века. Многие мри коллеги еще двадцать первого августа роняли интригующие фразы о том, что тайна Фороса, пожалуй, самая жгучая из всех тайн нашего бывшего генсека, которых у него, кстати, немало.

— Никогда не поверю, что Михаил Сергеевич плохо разбирался в людях и что поэтому вокруг него оказалось столько нечестных работников,— горячо убеждал меня сорокапятилетний доктор истории, консультант гуманитарного отдела, раскованно и независимо мысливший человек. — Послушай, ведь Горбачев в течение десятков лет лично отбирал и приближал их к себе. Это же преданнейшие ему люди, можно сказать, его тени. Вспомни, сколько Горбачев приложил усилий на сессии Верховного Совета в 1990 году, чтобы протащить Янаева на пост вице-президента. А Болдин? Ты не меньше меня знаешь, что он самый близкий Горбачеву человек. Помощник с 1981 года, когда Горбачев еще был секретарем ЦК по сельскому хозяйству. Болдин мог заходить к шефу в любое время суток как самое доверенное лицо. А Лукьянов? Дружат сорок лет, со студенческой скамьи. Если Лукьянов действительно идеолог ГКЧП, то тогда Горбачев— его начальник отдела кадров!

Историк-консультант разошелся. Он и раньше не отличался сдержанностью, выделяясь среди сослуживцев прямотой и эмоциональностью оценок. Эти качества импонировали мне. Я любил общаться с ним и раньше. Разговоры обогащали, расширяли видение темы.

Его коллега— в противовес ему— прожженный аппаратчик. Немногословный, занудливый, буквоед.

— Почему Москва полна слухов о причастности Горбачева к путчу? Думаете, западные радиоголоса виноваты? Да полно вам! Вспомните пресс-конференцию по возвращении в Москву. Согласитесь, его рассказ о трех днях, которые потрясли страну, страдает неточностью и размытостью. Что значат невзначай оброненные слова: «Всего, что я знаю, я вам не скажу никогда»? Кому предназначалась эта фраза? Что имел в виду Янаев, когда, выступая девятнадцатого августа перед представителями автономных республик, заявил: «Горбачев в курсе событий. Он присоединится к нам позже»?

Итак, эмоциональный профессор, специализирующийся на кремлевских кругах, и вдумчивый, бесстрастный исследователь обнаруживают нестыковки и противоречия. Каждый на своем уровне. Оба отражают определенные аппаратные пласты, подходы, внутрице-ковские настроения. Однако коллективный портрет аппарата ЦК был бы не полон без третьего типа работников, политика для которых стала второй профессией. Первой, по образованию, были технические специальности. Многие в юности заканчивали политехнический институт или служили в армии и имели далеко не дилетантские представления о такой, например, туманной для меня сфере, как средства правительственной связи.

Работник одного из отделов ЦК, сухощавый, с плоским животом, что свидетельствовало о его недавнем армейском прошлом, то ли полковник, то ли генерал, просвещал меня:

— Дача в Форосе— не только дача. Это, если хотите, один из основных пунктов управления страной, на котором расположены многочисленные системы связи, независимые друг от друга. Можно отключить электричество, тогда будет действовать местная динамомашина, если выйдет из строя она, можно включить аккумулятор. Если выйдет из строя аккумулятор, то питание для системы связи можно обеспечить от ручного устройства. Если этого по каким-то причинам нельзя сделать, то есть еще одна система связи, о которой я, имея в виду ее совершенно секретный характер, не могу сказать даже вам— не самому рядовому работнику ЦК. Извините уж меня, бога ради. Но я ответственно заявляю: изоляция живого и несвязанного президента от средств связи в Форосе просто невозможна.