Получалось, что наше положение не такое уж плохое: массированная акция со стороны властей или полиции нам явно не угрожала.

Аргентинские газеты по-прежнему молчали, будто ничего не произошло.

В 1966 году я получил подтверждение тому, что мой расклад возможных действий Веры Эйхман был точен. Вот что рассказал сын Эйхмана Николас, в интервью журналу «Квик»:

«12 мая я с гаечным ключом стоял на балконе строящегося дома, когда появился запыхавшийся Дитер, мой брат, и сообщил: „Старик исчез!“ Ключ выпал у меня из рук. Первая мысль – „Израильтяне!“ Мы с Дитером помчались через Буэнос-Айрес в Сан-Фернандо. По дороге подняли по тревоге одного бывшего офицера СС, имя которого я не могу назвать. Это был лучший друг отца. Он сказал, что можно предположить одно из трех: отца задержала полиция из-за какого-либо нарушения; отец попал в дорожное происшествие и лежит в больнице или в морге бездыханный; его поймали израильтяне.

Два дня мы искали его в полиции, в больницах и моргах. Само собой, напрасно. Тогда стало ясно, что его похитили. Группа молодежи вызвалась помогать нам. Бывали дни, когда до трехсот человек на велосипедах прочесывали местность вокруг дома. Они исследовали каждый сантиметр, чтобы найти следы борьбы. С каждым часом росло наше отчаяние. Строили самые невероятные планы. Вожак группы предложил: «Давайте похитим посла Израиля и будем мучить его до тех пор, пока ваш отец не вернется домой». Кто-то предложил взорвать израильское посольство. Но эти планы мы отвергли.

В разных кругах по-разному восприняли весть об исчезновении отца. Моя мать и младший брат перешли жить в дом к другу – бывшему офицеру СС. Другой приятель отца, тоже бывший эсэсовец, организовал слежку в портах и аэропорту. Не было аэродрома, перекрестка на магистралях, железнодорожной станции, где бы ни дежурил кто-то из наших. Такую лепту вносили «малые» круги. А «боссы» просто удирали. Как правило, они собирались компаниями и переезжали в Парагвай».

Эйхман-сын, конечно, приукрасил свой рассказ вымыслом, который легко разоблачить. Он утверждал, что заложил часы и другие личные вещи, чтобы купить... пистолет. Оружие, по его словам, было необходимо, чтобы защищать мать и младшего брата от похитителей. Бывшие эсэсовцы заверяли семью Эйхмана, что их кормилец содержится в подвале синагоги. Клаус и Дитер стояли посменно на страже дома.

Дальше Клаус рассказал:

– Об отце мы знали точно, что его еще не вывезли из Аргентины. Мы пытались спровоцировать противника. Мы распространили слух, что нашего отца похитили военные – израильтяне. Это возмутило аргентинских военных.

Эйхман-сын говорит, что их отца увезли на самолете израильской официальной делегации, но они узнали об этом с опозданием в полчаса:

– Иначе мы задержали бы взлет. Затем мы прозевали весть о промежуточной посадке самолета в Бразилии: не сработали наши связи в тайной полиции Бразилии. И все же мы чуть не вызволили отца. В Бразилии на борт самолета поднялись врачи и увидели какого-то больного пассажира. Это был мой отец. Врач спросил: «Кто этот человек?» Ему ответили: «Больной израильтянин». Врач поднял одеяло с колен больного и обнаружил, что он в цепях. Врач ничего не сказал и покинул самолет. Бразильские власти задержали машину на несколько часов, но затем взлет разрешил лично министр внутренних дел.

Из этой смеси вымысла и фактов (самолет вообще не садился в Бразилии) видно, что семья Эйхмана всячески остерегалась прибегать к помощи полиции, предпринимая множество самостоятельных попыток вызволить похищенного.

Эйхмана же охраняли двадцать четыре часа в сутки, причем охранник не сводил с него глаз. Сперва караул меняли каждые два часа, затем – каждые три. Окно комнаты, где находился пленник, было завешено толстым одеялом. Здесь круглые сутки горел свет. Дверь из этой комнаты в смежную была всегда распахнута, и там неотлучно находился Габи. По ночам выставляли охрану и во дворе. Зеев установил авральный звонок в комнате арестованного, чтобы в случае необходимости вызвать подмогу.

В гараже стояла машина, готовая к отъезду в любой момент. Дважды в день ее заводили, проверяя зажигание и скаты. Все знали, что им делать в случае тревоги: не мешкая, привести Эйхмана в гараж, посадить в машину и исчезнуть на максимальной скорости.

Тем, кто нес вахту в комнате Эйхмана, было строго запрещено вступать с ним в разговоры. Габи наблюдал за тем, чтобы приказ строжайше выполнялся. Он не сомневался, что Эйхман, занимавший такой высокий пост в гитлеровской Германии, должен обладать недюжинными личными качествами и не упустит случая провести нас. Возможно, он только тем и занят, что постоянно разрабатывает планы побега или самоубийства.

Это ошибочное суждение и переоценка личных качеств пленника держали всех нас в постоянном напряжении, по крайней мере, первые дни. Наши парни думали, что им придется бороться с сатанинским умом. В действительности они имели дело с самым обычным уголовным преступником, не наделенным какими-либо особыми талантами, который насмерть перепуган и желает только одного: спасти шкуру, всячески угождая хозяевам положения. Трудно было поверить, что этот гнусный и трусливый человечишко и есть «арийский сверхчеловек».

Наши люди на вилле имели возможность постоянно наблюдать за этим палачом, погубившим миллионы людей, поражаясь несоответствию между самим злом и его носителем. Без униформы, без власти Эйхман был жалок и мерзок. И все же это был тот самый человек, который привел в исполнение адский план истребления еврейского народа в Европе.

Теперь наступил период иного напряжения, вызванного глубоким отвращением охраны к пленнику. Жить с ним под одной крышей, кормить его, заботиться об его интимных потребностях было невыносимо тяжело, особенно если учесть, что делать это приходилось день заднем. «Тира» стала тюрьмой для охранников, и они с нетерпением ждали, когда же их освободят.