Да только Юля совсем не была уверенна, что Мамай не достанет ее и там. Однажды в ее квартире раздался звонок. Она подняла трубку и слова, которые она услышала, сказанные спокойным холодным тоном, повергли ее в панический ужас.

— Ждешь?

Одно — единственное слово. Жуткое лаконичное резюме ее будущего. И теперь она ждала, и металась, словно мышь в мышеловке, ожидая, когда ее прихлопнут.

«Как часто я ощущаю себя мышью. — грустно подумала Юля. — Может, я действительно мышь… Маленькая, серенькая… Почему мне всегда не везет. Почему я такая непутевая, не то, что Лидка?»…

Сестра… Воспоминания о сестре наполнили душу невыносимой тяжестью. Сколько раз она обманывала сестру, а та все понимала и прощала. Сколько раз она ей завидовала — завидовала ее умению держать себя на плаву в этой жизни, и сочувствовала ее наивности и нежеланию принимать этот мир таким, какой он есть — низким и алчным. Сколько ревновала ее к Славику. Даже ненавидела ее из-за Олега. И все это осталось глубоко в прошлом, когда они еще были близки. Горе разлучило их. Горе сестры не притягивало Юлю, как не упрекала она в душе себя за черствость. Она не умела сочувствовать, и поэтому держалась в стороне. Но, кроме того, был еще Олег.

Лида так и не смогла понять, почему Юля решила остаться с ним. Хотя никто так и не смог доказать обратное, Лида навсегда закрыла в своей жизни страничку, где существовал Олег. Она не была уверена в его невиновности. Она не просыпалась в поту, горя желанием отомстить. Это не вернуло бы назад ее прошлую жизнь. Поэтому Лида просто вычеркнула их обоих из своей жизни. Олега — сознательно и прямолинейно. Юля ушла сама.

И вот теперь, спустя почти два года, Юля вновь появилась на пороге знакомой квартиры, где жила ее старшая сестра, теперь уже одна.

«Как все изменилось», — робко подумала Юля, не решаясь позвонить в дверь. — «И как бы хотелось вернуть все обратно».

Наконец она собралась с духом и решительно нажала кнопку звонка. За дверью послышались легкие отрывистые шаги. Лида всегда умудрялась нести себя плавно и незаметно. Шумную и суетливую Юлю это всегда чрезвычайно раздражало: ей казалось, что тихий и спокойный человек не сможет прожить свою жизнь громко, под звуки фанфар и аплодисментов. А ей так хотелось внимания. Что ж, у нее теперь более чем достаточно этого самого, пропади оно пропадом, внимания.

— Привет, — смущенно улыбнулась Юля сестре, и чуть не ахнула. Она не ожидала после долгой разлуки, что Лида станет такой… такой другой. Стройная, похудевшая, с какой-то тайной во взгляде, и невыносимо похожая на саму Юлю, какой она бывала, когда ей удавалось хорошо выспаться и проснуться в приятном расположении духа. Даже стриглась она так, как Юля.

А чего, собственно, она ожидала? Что сестра состарится с горя и превратится в огромную, заплывшую жиром и воспоминаниями, бабу? Впрочем, особо счастливой она не выглядела, и, судя по всему, была одинокой.

— Проходи — все так же тихо сказала Лида. — Что стоишь, как неродная.

Юля заплакала и кинулась к сестре на шею. Лида сдержанно обняла ее, но глаза ее увлажнились, а сердце застучало гулко-гулко, готовое выпрыгнуть из груди.

— Господи, как я соскучилась.

— И я. — сквозь слезы улыбнулась Юля. — Чаем напоишь?

Сестры обнялись и направились на кухню. За чашкой чая, потом кофе, а потом просто за сигаретами, которые без остановки курила Юля, она поведал сестре о своей нелегкой жизни с Олегом, опуская подробности, которые ее нежному восприятию вряд ли пришлись бы по вкусу. Лида слушал молча, по привычке не перебивая, и только взгляд ее говорил о том, что в душе ее бушевала буря. Только не такая, на которую рассчитывала Юля.

— Неужели тебе нравится быть… проституткой? — неожиданно спросила Лида.

— Нет, — возмутилась Юля. — Кто тебе сказал, что я проститутка?

Ее реплика наткнулась на упрямый насмешливый взгляд, который многое, даже слишком многое ей сказал. Так вот кем была она в глазах родной сестры. Жалкой шлюшкой, которая пришла пожаловаться на «тайные прелести» своей работы, шлюшкой, которая сейчас получит требуемую дозу сочувствия и успокоения и отправится дальше, ублажать своих клиентов. Нехорошо так думать о младшей сестренке, Лида, ой нехорошо…

— А где Ярик? Он ведь теперь не живет с тобой?

Юля рассчитала верно — тема оказалась для сестры едва ли не самой больной. Лида встала, чтобы поставить чашку в мойку, потом завозилась с сахарницей — любимой старой сахарницей, которую Ярик в детстве ставил в изголовье кровати на ночь: верил, что тогда ему приснятся сладкие сны. Теперь сахарница служила всего лишь напоминанием. Лида давно не насыпала в нее сахар, но сейчас — сейчас ей надо было чем-то занять свои внезапно задрожавшие руки.