Шрифт:
И осуществляют его с блеском. Пока… Пока им не изменит удача. Так и случилось с ним, с Колей Громовым.
Еще в первые месяцы оккупации немцы создали в городе гетто: отгородили колючей проволокой несколько кварталов и загнали туда под стволами автоматов всех местных жителей еврейского происхождения. Привезли в гетто и евреев из окрестных городков и сел. В конце сорок второго года часть евреев расстреляли, а ранней весной сорок третьего по городу поползли слухи, что не сегодня-завтра уничтожат и остальных обитателей гетто. И Петров-Громов решил предпринять отчаянную попытку спасти от гибели сотни людей. Не уверенный, что он заручится поддержкой Измайлова и Савельевой, Петров проник за колючую проволоку гетто один, спрятав под одеждой несколько пистолетов и гранаты.
В гетто он отыскал молодых ребят, готовых, как и он, на самоотверженный бой, и поднял с ними вооруженное восстание.
Несколько часов горстка храбрецов вела неравный бой против десятков гитлеровских солдат и полицейских. Они уничтожили часть охранников, не ожидавших нападения, и завладели их оружием. Но вырваться за колючую проволоку им все же не удалось. Вернее, не удалось вывести тех, ради кого они и подняли мятеж, а уходить одним, пока не подоспели машины с солдатами, не захотели.
Окруженные со всех сторон, уже без всякой надежды на спасение, повстанцы отбивались от гитлеровцев, пока не были уничтожены, почти целиком. Контуженный разрывом мины, потерявший сознание Громов очнулся — третий раз в своей жизни — уже в камере гестапо. Фамилию его немцы знали: один из полицейских, подавлявших восстание, жил рядом с Громовым и опознал в захваченном соседа. Обыск ничего не дал — отчаянный вроде бы до безрассудства Петров-Громов немецкие мундиры, в которых ходил на охоту, и оружие хранил в известных только ему тайниках.
Его избивали резиновыми палками и шомполами, подвешивали за связанные за спиной руки, так что с хрустом выворачивались кости из суставов, загоняли под ногти иголки, рвали плотничьими клещами здоровые зубы, выжигали на спине паяльной лампой полосы, сутками не давали воды… Громов молчал, а если открывал иногда рот, то чтобы высказать следователю Шмидту такое, от чего эсэсовский лейтенант заходился в ярости.
Потом пытать перестали, более того, поручили двум врачам — немецкому и другому, из пленных, — привести его побыстрее в полный порядок, не жалея для того ни лекарств, ни хорошей еды. Когда Николай встал на ноги, еле живой после перенесенных пыток, с ним заговорили по-иному: предлагали поступить на службу, обещали хорошее жалованье — пусть только сообщит, с кем связан, по чьему заданию поднял восстание в гетто. Лейтенант Шмидт угощал Николая коньяком и сигаретами, делал комплименты его стойкости.
Петров выкурил сигарету, погасил окурок в пепельнице и широко улыбнулся, открыв темные провалы на месте выбитых зубов:
— За сигареты и приятные слова спасибо. Но валять со мной ваньку не стоит, господин лейтенант. Шомполами вы меня не взяли, деньгами тоже не возьмете.
Лейтенант Шмидт с превеликим наслаждением тут же в кабинете пристрелил бы дерзкого русского, или, скорее, замучил его до смерти. Но у него было строгое предписание начальства: если арестованный Громов не примет сделанного ему предложения, перевезти его как особо опасного преступника под усиленной охраной в ровенскую тюрьму для дальнейшего следствия.
Из луцкой тюрьмы Николай сумел переправить на свободу письмо товарищам:
«…Жизнь мне нужна, чтобы бороться. Будем надеяться, что мы еще встретимся и, конечно, в наше время… Трудно определить, когда встретимся после окончания войны, когда наступит мирное время. Но мы убеждены в том, что победа будет на нашей стороне, что враг будет уничтожен и изгнан с нашей земли. Если же я погибну, сообщите моему отцу, что его сын умер честным человеком. Вот его адрес: Ленинградская область, город Псков, п/о Череза, деревня Глоты, Петрову Григорию Петровичу.
С приветом Николай Громов».В ровенской тюрьме Громова целую неделю на допросы не вызывали, видимо, было не до него. За эту неделю Николай сколотил из заключенных группу смельчаков и 8 марта 1943 года поднял вооруженное восстание в тюрьме! Заключенные убили нескольких часовых и тюремных чиновников, но сам Николай Петров-Громов во время этой дерзкой попытки вырваться на свободу погиб.
Совсем другим был Виктор Измайлов, кадровый военный, он умел найти правильный ход в любой ситуации, при любых обстоятельствах действовал точно по принятому плану. Если нужно, и он шел на самое рискованное действие, не было нужды — он был способен неделями выжидать наиболее благоприятного момента.
Но Паше никогда раньше даже в голову не приходила мысль, что придется иметь хоть какое-то отношение к военному делу. К тому же она всегда считала себя трусихой. Трижды она смотрела «Чапаева», каждый раз спрашивала себя: а смогла бы она как Анка-пулеметчица, и каждый раз честно отвечала: «Нет, не смогла бы».
А тут было труднее, чем лежать за «максимом» против белогвардейских цепей. Первые дни она испытывала панический ужас при каждой встрече с немецким солдатом. Постепенно страх прошел, оставив вместо себя до крайности обостренное восприятие опасности: трезвое, холодное и спокойное.