Я сидел не двигаясь минут восемь-десять, стараясь запечатлеть в своей памяти все, что надо было, о шести предателях-агентах. Потом я сделал себе условные пометки на листке бумаги.

Вернулся Гюберт.

— Ну как?
– поинтересовался он.

— Кое-что записал, а потом сожгу, - сказал и вернул ему список.

Гюберт положил листок в сейф, закрыл дверцу, окинул коротким взглядом стол и сел.

В это время в соседней комнате послышались шаги и раздался осторожный стук в дверь.

— Да!
– бросил Гюберт.

Вошел Похитун. Он на цыпочках пересек комнату по диагонали, приблизился к столу и осторожно положил перед Гюбертом бланк телеграммы.

Я уже давно заметил, что, являясь перед "грозные очи" гауптмана, Похитун становится как бы меньше ростом. Так было и сейчас.

Гюберт пробежал телеграмму глазами и, взглянув на Похитуна, строго спросил:

— Ну, кто оказался прав?

— Вы, господин гауптман, - подобострастно ответил Похитун и спросил: Можно идти?

— Нет. Вы мне нужны. Садитесь.

Похитун сел на самый дальний стул, в углу комнаты, у окна, и смиренно сложил руки на коленях. Он всегда старался держаться подальше от гауптмана.

Гюберт посмотрел на него, потянул носом воздух и сказал:

— Сколько раз предупреждать вас: когда являетесь ко мне, не начиняйте себя чесноком!

Похитун встал.

— Что вы молчите?
– спросил Гюберт.

— Виноват… - произнес Похитун и хотел было сказать еще что-то в свое оправдание.

Но Гюберт вдруг набросился на него и распушил на чем свет стоит. Бледный, с трясущимися ногами, Похитун сел.

Гюберт взял лист бумаги, карандаш, написал несколько строк и подал мне:

— Зашифруйте, - предложил он.
– Посмотрим, как получится.

Я без труда в течение нескольких минут зашифровал предложенный текст и вернул его Гюберту.

— Расшифруйте, - сказал он Похитуну.

Тот вгляделся в текст, поморщил лоб и, даже не прибегая к карандашу, слово в слово доложил Гюберту то, что было мною зашифровано.

— Можете идти!
– бросил Гюберт Похитуну.
– Телеграммы "шестого" докладывайте вне всякой очереди.

— Слушаюсь, - пробормотал Похитун и исчез. Он не любил задерживаться в кабинете Гюберта.

Когда дверь закрылась, Гюберт взял телеграмму, принесенную Похитуном, и сказал:

— Ваш радист заработал.

Я нахмурился и сказал, что не понимаю, о ком идет речь.

Гюберт пояснил, что речь идет о том самом радисте, о котором говорил полковник Габиш и через которого я буду поддерживать связь. Он не назвал фамилии радиста, но я понял, что речь идет о Куркове. Гюберт предупредил, что завтра повезет меня на аэродром.

Новость очень встревожила меня. Видимо, несмотря на мою радиограмму, Курков не обнаружен, не схвачен и продолжает работать на фашистскую разведку. Это мне не нравилось. Я начинал побаиваться этого Куркова. Он всегда мог по требованию Гюберта навести справки обо мне, Саврасове, Брызгалове, и тогда дело будет плохо…

Перед самым обедом ко мне ввалился Похитун.

— Башка трещит!
– заявил он.

Похитун был уже в некотором подпитии и явно намекал на новую порцию. Я ума не мог приложить, где и как он доставал спиртное. Мне казалось, что единственным и постоянным поставщиком его являюсь я, но уже часто выпадали дни, когда я не имел водки, а Похитун все-таки напивался. Открыл мне глаза Фома Филимонович. Оказывается, кроме меня у Похитуна были еще ученики, жившие в городе; им, так же, как и мне, выдавали водку, и Похитун, очевидно, не брезговал и их угощением.

— Хорошо было бы перед обедом, - мечтательно сказал Похитун.

Я достал из тумбочки бутылку и едва сдержал улыбку: третья часть ее была уже отпита.

Похитун отвернулся и сказал:

— Пошли ко мне!

Когда он принял новую порцию и закусил выпитое долькой чеснока, я решил его уколоть:

— Здорово вам попало сегодня за этот чеснок.

— А ну его!
– махнул рукой Похитун.
– Не знаю, какая муха укусила его сегодня! Видно, не с той ноги встал.

— Но вы все-таки признали себя виновным.

— А что бы вы хотели? Вы когда-нибудь пробовали ему противоречить?

— Нужды не было.

— Ваше счастье. Вы бы живо убедились, что такому человеку возражать нельзя. Ему всегда надо отвечать: виноват!

— Бросьте вы этот чеснок, - посоветовал я.
– Дался он вам.

— Не могу. Не могу… - ответил Похитун и выпил вторую порцию. Отказаться от водки и чеснока - никогда! Я привык к ним с детства. Да, да. Вы не улыбайтесь. Это единственное мое утешение… А вообще, я обделен судьбой и природой. Я жалкий и несчастный человек. Моя голова могла бы принадлежать более счастливому человеку. А тут еще Сталинград! Господи! Вы слышали, что там творится? Настоящая окрошка, месиво какое-то, мясорубка… Я слушаю, и у меня мозги трястись начинают. Где же правда, я вас спрашиваю? Я уже ни в кого и ни во что не верю. Пусть идут они к черту, все эти гудерианы, паулюсы, кейтели, листы, браухичи и прочие. Тоже мне вояки! Еще Москву обещали!